Бабочка, выкованная из стали
Шрифт:
Очень скоро они подошли к его дому, и Гончаров предупредил, что он только занесет домой продукты и тут же спустится.
– Проводим вас еще разик, – сказал он, – а потом можно поужинать в каком-нибудь кафе.
– Зачем нам кафе, – остановила его девушка. – Вы же купили макароны, сосиски и еще что-то, у меня овощи, фрукты. Можем подняться к вам, и я приготовлю ужин.
– Правда? – обрадовался Игорь. – Вы будете готовить, а я сбегаю за вином. Вы какое предпочитаете?
– Крепче сухого ничего не пью. И почему мы друг другу выкаем? Ведь мы давно уже на «ты».
– Да, – согласился Гончаров, хотя знакомы они были не так уж давно.
Он вернулся из магазина, притащив бутылку кахетинского цинандали
– Я на скорую руку, – сказала она. – Приготовила овощной салатик и макароны под соусом «карузо» – это когда мелко нарезанный лук и колбаса обжариваются, а потом заливаются томатным соусом и добавляются специи. А еще я нашла у вас в холодильнике банку оливок.
– Да-а, – вспомнил Гончаров, – оливки ведь не просто так. Сбежавшая от меня в теплые края жена покупала для себя вино, которое почему-то хранила в гардеробной, словно от меня прятала, а вот оливки ставила в холодильник, потому что я к ним равнодушен.
Он отправился в гардеробную и нашел вставленную в голенище зимнего женского сапога бутылку вина, принес ее на кухню. Очевидно, эти сапоги вышли из моды и подходили лишь для того, чтобы в них прятать от мужа бутылки с вином. А может, жена уехала в те края, где зимы не бывает вовсе и теплые сапоги на меху не нужны.
– Понятно, почему она прятала это вино, – рассмеялась гостья, увидев бутылку. – Это бароло – достаточно дорогое: в наших магазинах тысяч пять стоит.
– Дороже коньяка? – не поверил Игорь.
– Ну, коньяки ведь тоже разные бывают.
Они сидели за столом и уже выпили вина, когда Игорь спросил:
– Лена, ты ведь хотела со мной о чем-то поговорить?
Девушка кивнула, задумалась, вздохнула.
– Хотела поговорить и попросить об одном одолжении. Еще в магазине решилась, но потом увидела, как кассирша на вас… то есть на тебя наехала со своей просьбой, и решила… в общем, ничего мне от тебя не надо.
– Очень жаль, – вздохнул Гончаров, – я бы с таким удовольствием что-нибудь для тебя сделал, что-нибудь… какой-нибудь подвиг совершил бы.
– Ну вот, ты уже смеешься, тогда я тем более ничего рассказывать не буду…
– А как ты оказалась в Италии?
– К сестре в гости приезжаю иногда: она там живет. Муж у нее русский, занимается бизнесом, но считает, что им там лучше. Вообще-то ее муж сначала был моим ухажером, но я познакомила его с сестрой, и он переметнулся к ней.
– Такое, оказывается, не только в кино бывает.
– А он и в самом деле киношный персонаж – нечто среднее между Шуриком и Джеком Воробьем – интеллигентный, но взбалмошный очкарик. Умный, образованный и очень, очень энергичный авантюрист. Он ухаживал за мной, переключился на сестру, которая младше меня на три с половиной года, сразу сказал мне об этом. Только потом я поняла, что он ухаживал не за мной и не за сестрой, а подбирался к моему отцу, у которого тогда бизнес шел в гору. Мой ухажер понял, что младшую сестру отец любит больше. Мы же с ней сестры по отцу, а мамы у нас разные. Моя мама сильно болела и вдруг узнала, что у отца есть любовница, а у той дочь от него. Мама подала на развод, отец не спорил… Некоторое время мы с ней жили вдвоем, потом перебрались к Владимиру Петровичу Дроздову, который был маминым научным руководителем в Промтехе…
– Где? – не понял Гончаров.
– В Академии промышленных технологий, которую сам же Дроздов и создавал на базе разрушенного завода-ВТУЗа.
– Что такое завод-ВТУЗ?
– В советские времена была такая форма обучения, совмещенная с работой на производстве. Полгода студенты сидели в аудиториях, а полгода осваивали рабочие профессии, а также специальности диспетчеров, мастеров. Советский Союз исчез, и завод-ВТУЗ стал никому не нужен. Здания выставили на торги. Дроздов каким-то образом сделал так, что серьезные покупатели в тендере не участвовали. И победила фирма моего отца. Дроздов стал ректором… Нашел деньги на
– Ты говорила, что преподаешь там.
– Я была заместителем директора лицея по учебной работе.
– А теперь? – спросил Гончаров.
Лена махнула рукой и попыталась сменить тему:
– Ты же про Италию что-то спрашивал?
– Я? – удивился Игорь, которого Италия не интересовал вовсе. – На самом деле я про тебя хочу узнать как можно больше. Какие у тебя отношения с сестрой, например. Судя по тому, что ты бываешь у нее, вы дружите.
– Очень даже. После смерти мамы папа забрал меня от Владимира Петровича, и я стала жить у них. Его новая жена относилась ко мне как к родной, сестра за мной вообще бегала хвостиком. Она меня называла бабочкой.
– А почему бабочкой?
– На самом деле меня так назвал Дроздов. Не просто бабочкой, а стальной черной бабочкой. На школьном новогоднем празднике несколько девочек из моего первого класса должны были танцевать танец бабочек. Все классы изображали разные времена года – нашему досталось лето. Вот я и попала в бабочки. Те должны были быть разного цвета. Розовая, красная, голубая, зеленая. Я стала черной. У меня были огромные крылья с блестками и какой-то рисунок на спине, тоже блестящий. Мне казалось, что я самая красивая бабочка на свете. На сцене стояли декорации с огромными нарисованными цветами, еще там были разноцветные домики, изготовленные из картонных коробок, в которых продают стиральные машины и холодильники, и мы летали над всей этой красотой. То есть как летали – мы порхали над сценой, у каждой был карабинчик на спине, к которому был прикреплен тросик, и папы, стоящие за нарисованными цветами и домиками, нас удерживали в воздухе. Я была самой маленькой девочкой в классе, но тросик почему-то лопнул именно у меня. Оборвался, когда я взлетела выше всех и засмеялась от счастья. Меня поднял так высоко именно Владимир Петрович, потому что папа уже жил с другой семьей. Я засмеялась и рухнула на красивый пряничный домик, который развалился и сплющился. Весь зал ахнул, а я поднялась и произнесла с печалью: «Ну вот, долеталась. Наверное, уже осень». Я сама помню смутно, но мне столько раз говорили это потом, что теперь я будто даже слышу интонацию, с которой произнесла свой экспромт. Зато хорошо помню гипс – вернее, гипсовую повязку: у меня оказалась сломанной рука. Но все равно врачиха сказала, что я не простая бабочка, а стальная. Я спорить не стала, потому что и тросик меня не выдержал, и красивый домик – в лепешку.
– Высоко было падать?
– Нет – метра три, вероятно. Я даже испугаться не успела. Зато Владимир Петрович едва ли не плакал. Я его успокаивала. Маленькая девочка уговаривала солидного человека не переживать и не принимать все близко к сердцу. Я его тоже любила. Да и сейчас люблю. А потом ровно через год – как раз перед следующим новогодним представлением умерла мама, и папа меня забрал обратно в свою новую скамью. До этого мама меня не отдавала, а Настю не забирала, потому что болела уже сильно. Но Владимир Петрович бывал у нас постоянно, привозил подарки мне и Насте.
– Где он сейчас? – поинтересовался Игорь.
Лена как-то странно дернула плечом и ответила, глядя в сторону:
– В тюрьме.
– Как? – не понял Гончаров.
– Его взяли в аэропорту. Он собирался лететь отдыхать в Болгарию. Прямо к трапу подошли и сказали, что к нему есть несколько вопросов. Отвели в сторону, надели на пожилого человека наручники и этапировали в Омск. Как выяснилось, директор местного филиала Промтеха попалась на хищениях и взятках… Сумма хищений не такая уж значительная – два миллиона рублей. Но вот эта дамочка не нашла ничего лучшего, как сказать, что все эти деньги она отдала ректору Дроздову. А он уже четыре года как не ректор и эту даму, вполне вероятно, в глаза не видел, но почему-то ей поверили и выслали за ним своих оперов.