Бабур-Тигр. Великий завоеватель Востока
Шрифт:
«На заре мы выступили с этой стоянки. Когда мы шли, на берегу реки показался рычащий тигр. Кони, услышав рев тигра, невольно заметались во все стороны, унося на себе всадников и бросаясь в ямы и овраги. Тигр ушел и скрылся в чаще. Мы приказали привести буйвола и поставить его в чаще, чтобы выманить тигра. Тигр опять вышел с громким рычанием. В него со всех сторон начали пускать стрелы; я тоже пустил стрелу. Халви-пехотинец кольнул тигра пикой; тигр разгрыз конец пики зубами. Получив много ран, тигр уполз в кусты и залег там. Баба Ясаул обнажил саблю и приблизился к нему. Когда тигр прыгнул, Баба Ясаул рубанул его по голове, а затем Али Систани ударил тигра по лапе. Тигр бросился в реку, в реке его и убили. Когда тигра вытащили из воды, я приказал снять с него шкуру».
В
Очевидно, эти строки предназначались Биби Мубарике, оставшейся в Баджауре из соображений безопасности.
Происшествие с нетрезвой Буль-Буль
Все новое по-прежнему вызывало у Бабура неослабевающий интерес. В Баджауре он потешался над ужимками обезьянок с желтоватым мехом и белыми мордочками, которых местные жители называли бандарами. Он обнаружил, что они умеют жонглировать и выполнять разнообразные фокусы. В Кабуле он ни разу не видел, чтобы женщины пили вино – такое зрелище было большой редкостью, – и его очень интересовало, что может произойти в подобном случае.
В праздник пятницы он сам выпил вина и предавался праздности, наблюдая за двенадцатилетним Хумаюном, который охотился на уток с лодки. В полночь сон все еще не шел к нему, и Бабур распустил прислугу и выехал из Четырех Садов, кружным путем обогнув базар. К рассвету он достиг водоема, принадлежащего Турди-беку – коротконогому тюрку и бывшему дервишу, который предпочел своему образу жизни карьеру военачальника, и притом неплохого.
«В субботу я выехал из Чар-Бага, переправился через мост Мулла-Баба, поднялся по ущелью Даварин… и наутро, в час утренней молитвы, оказанся у кариза Турди-бека Хаксара. Турди-бек, узнав об этом, взволновался и выбежал мне навстречу. Было известно, что Турди-бек нуждается. Уезжая, я взял с собой тысячу шахрухи; я отдал их Турди-беку и сказал: «Приготовь вина и все нужное». Мне хотелось пображничать привольно в уединении. Турди-бек отправился за вином в Бехзади. Я приказал одному из рабов Турди-бека отвести моего коня пастись на пригорок, а сам присел на холме за каризом. Был первый пас, когда Турди-бек принес кувшин вина; мы вдвоем принялись пить. Когда Турди-бек нес вино, Мухаммед Касим Барлас и Шахзаде заметили это. Не подозревая, что я здесь, они пошли пешком за Турди-беком. Мы пригласили их на пирушку. Турди-бек сказал: «Буль-Буль Анике хочется выпить с вами вина». – «Я никогда не видел, как пьют женщины, – ответил я. – Позови ее на пирушку». Еще мы пригласили каландара по имени Шахи и одного копателя каризов, который игран на рубабе. До самой вечерней молитвы мы сидели на пригорке за каризом Турди-бека и пили; потом я пошел к Турди-беку в дом и при свете свечи пил до ночной молитвы. Хорошая то была пирушка! Без подвоха и обмана! Я прилег, а остальные участники пирушки пошли в другой дом и пили, пока не пробили зорю. Буль-Буль Анике пришла и вела себя со мной очень вольно; в конце концов я притворился мертвецки пьяным и избавился от нее».
Женский вопрос был улажен, и жизнь на целых два дня вернулась в привычную колею, – Бабур осматривал новые сады, такие прекрасные в лучах осеннего солнца, пробовал новые сорта винограда и любовался одинокой яблоней, листва которой уже окрасилась в осенние цвета: «если бы художники и очень старались, они не могли бы этого нарисовать».
Судя по всему, Бабур, находившийся в прекрасной физической форме и обладавший живым умом, редко напивался допьяна. Лишь смешав напитки – арак и вино, ему удавалось достичь этого состояния, как случилось однажды во время пирушки на лодке, когда Бабур путешествовал по
«В час полуденной молитвы я выехал на прогулку, сел в лодку, и мы пили арак. Мы пили в лодке до самой молитвы перед сном. В час молитвы мы вышли пьяные через край; я вскочил на коня, схватил в руку факел и скакал во весь опор от берега реки до самого лагеря, качаясь на лошади из стороны в сторону. Я был здорово пьян, и когда мне на следующее утро рассказали, как я примчался в лагерь с факелом в руке, я совершенно ничего не мог вспомнить. Когда я пришел в палатку, меня сильно вырвало».
Бабур никогда не предавался пьянству в одиночестве. Однако и во время пирушки, наслаждаясь вином и музыкой, он ухитрялся замечать все, что происходило вокруг, – даже если смешивал вино с наркотическими средствами, хотя сам пришел к выводу, что вино и настойка гашиша плохо сочетаются между собой. Однажды он сидел под навесом в носовой части лодки, в компании своих собутыльников:
«Недовольные вкусом арака, мы, сговорившись с теми, кто сидел на нашем конце лодки, предпочли маджун; люди, сидевшие на другом конце, не знали, что мы едим маджун, и пили арак. Во время молитвы перед сном мы оставили лодку и ночью вернулись в лагерь. Мухаммеди и Гадай, думая, что я пил арак, решили: «Окажем государю подобающую услугу!» Они захватили с собой кувшин с араком и поочередно везли его на лошади. Охмелевшие, очень веселые, они принесли мне кувшин и сказали: «В такую темную ночь мы по очереди везли его на лошади». Потом они узнали, что и попойка была различная, и хмель разный: одни одурели от маджуна, другие опьянели от арака. Так как пирушка с маджуном и пирушка с вином не подходят друг к другу, то Мухаммеди и Гадай очень смутились. Я сказал им: «Не расстраивайте попойку! Те, кто любит арак, пусть пьют арак, а те, кто склонен к маджуну, пусть едят маджун, и пусть никто не мешает другим разговорами и намеками». Некоторые пили арак, другие ели маджун; пирушка шла роскошно. Баба-хана Кабузи не было на лодке; приехав, мы позвали его в шатер; он пожелал пить арак. Мы позвали еще
Турди Мухаммед Кипчака и присоединили его к пьяным от арака. Потребляющие маджун и пьющие арак и вино никогда не сходятся, поэтому пьяные начали со всех сторон всякие бестолковые разговоры, больше всего нападая на тех, кто ел маджун. Баба-хан, опьянев, тоже говорил много глупостей; Турди Мухаммеду подносили один полный кубок за другим, и его скоро напоили до потери рассудка. Сколько мы ни старались примирить спорящих, это ни к чему не привело; началось великое буйство. Пирушка стала неинтересной, и все разошлись в разные стороны».
Бабур познает себя
В том, что описания пирушек и сражений то и дело прерываются упоминаниями о положенных молитвах, нет ни тени иронии. Призывы к молитве – на рассвете, в полдень, после полудня, на закате и в час восхода луны – помогали ориентироваться во времени в течение дня. Бабур с поразительной сноровкой пользовался различными единицами времени. (В его мире часов еще не изобрели, они только начали появляться в Европе; образованные персы и турки из окружения Бабура демонстрировали глубокие познания в астрономии, определяя время по так называемым астрономическим часам, состоящим из миниатюрных бронзовых таблиц с занесенными в них широтами крупнейших городов и указателя, который отбрасывал тень на шкалу с делениями, когда ее ориентировали на север. В записях Бабура можно нередко встретить ссылку на «звездные часы». Его день начинался на рассвете, а год, состоящий из двенадцати лунных месяцев, – в день весеннего равноденствия.)
В его времена люди устраивали пирушки по любому поводу, преследуя единственную цель – привести себя в состояние опьянения. Просто тянуть вино во время еды казалось им глупым и бесполезным занятием. Беспробудное пьянство, за редким исключением, было обычным явлением среди кочевых предков Бабура. Последний оставшийся в живых родственник, его дядя Хусейн Байкара, ограничивал свою тягу к спиртному послеполуденными и вечерними часами; Омар Шейх неделями не выходил из запоя. Трезвые или пьяные, оба они отличались эксцентричным поведением, и Бабур во многом последовал по их стопам. Ранняя смерть его младших братьев объясняется в большей степени алкоголизмом, нежели чем-либо другим. На некоторое время, – например, во время тяжелых походов, – Бабур мог воздержаться от вина, но не строил иллюзий на этот счет.