Бабур (Звездные ночи)
Шрифт:
— Коли дни их были сочтены по воле всевышнего, то самум явился лишь внешним толчком… Да осуществится воля аллаха! — Бабур молитвенно поднял к небу глаза, тут же опустил их долу. Навстречу шаху вышел и поклонился Фазлиддин. Бабур обратился к нему: — Не уставать вам, мавляна… Ну, какие у вас есть просьбы, говорите, я прибыл выслушать их.
— А просьба такая, повелитель: нам нужны слоны и люди, умеющие обращаться с ними. Надо привезти из Дехалпура очень тяжелые камни, их могут погрузить на большие арбы только слоны.
Бабур обернулся к советнику по делам Индии Маликдоду Карони:
— Уважаемый, можно ли приохотить боевых слонов к мирному труду?
— Можно, мой хазрат. Слон — очень умное животное. В Индии
— Нет. По-другому сделаем… Мы не приучены в сражениях использовать слонов. Но среди военной нашей добычи, взятой при Панипате и в последующих битвах, есть немало слонов. Вот их следует переучить, приспособить к работе на стройках. Уважаемый Карони, сегодня же это наше повеление доведите до сведения тех, кто умеет обращаться со слонами.
— Исполню тотчас, мой хазрат!
И Карони хотел тут же ехать обратно, но Бабур остановил его:
— И еще вот что… Пошлите в города и селенья глашатаев, пусть они всех оповестят: сокровища, взятые нами у султана Ибрагима, мы Намерены тратить на строительство и благоустройство. Пусть о том объявят повсюду и во всеуслышанье!.. Мавляна, а вам хватает работы самих строителей?
— Пока хватает. Правда, есть затрудненье. Вы приказали завершить строительство мраморного дворца и соорудить большой каменный хауз, положив срок год. Самое кропотливое, долгое дело — это обтесывание камней и резьба по камню.
— Если мы добавим мастеров этого дела?..
— Я и хотел просить вас об атом, повелитель. Для Индии больше подходят камни и мрамор, чем кирпичи и изразцы, которые используют в Герате и Самарканде.
— Мавляна, сколько сейчас на всех наших стройках работает резчиков?
— В одной Агре шестьсот восемьдесят человек. А всего, считая Секри, Дехалпур и другие места, тысяча четыреста девяносто.
— Немало! — Бабур довольно улыбнулся. — Когда Амир Тимур воздвигал самые большие здания в Самарканде, у него работало всего двести мастеров из разных стран. Известный историк мулла Шарафиддин Али Язди цифру сию считает невиданно большой. Но Индия столь велика и богата мастерами, что мы будем приглашать — не пригонять как пленных, а приглашать! — каменотесов и резчиков не сотнями, а тысячами. Уважаемый Карони, пошлите глашатаев во все города, подвластные нам. Пусть все узнают, что строители, которые пожелают работать у нас, получат самую высокую плату, которая до сих пор существовала где-либо в Индии. Во имя дела, угодного всевышнему, во имя прославления веры истинной плата будет равной и положение будет равным у мастера-мусульманина и у мастера-индуиста. Всех мастеров, что работой нас порадуют, возьмем под нашу защиту! Ибо завещано пророком: все рабы божьи одинаковы перед богом единым!
Карони отправился в Агру. А остальные беки то и дело бросали вожделенные взгляды на корабль, что покачивался на волнах Джамны неподалеку отсюда, придерживаемый якорями. После осмотра строящихся зданий и сада Бабур должен был перебраться на корабль — на воде прохладней. Но шах, увы, видно, не торопился. Он начал расспрашивать зодчего о том, какими будут купола и внутренняя отделка бани, что решено воздвигнуть меж дворцом и рекой.
— Внутри, как в самаркандской бане великого Улугбека, знаменитой на весь Мавераннахр, будет у нас облицовка из тонких и разноцветных мраморных плит, — неторопливо рассказывал Фазлиддин. — Ну, а купол будет поболе, чем у той знаменитой бани. Стены же сложим из крепкого красного камня… Мрамор — вам сие ведомо, повелитель, — обладает свойством удивительным: он мало упускает тепла изнутри и мало пропускает извне, поэтому летом, когда столь необходима прохлада, эти мраморные плиты придутся кстати.
— Ой, мавляна, быстро заканчивайте баню из мрамора, а то на этом пекле мы скоро в пепел обратимся! — прервал
— Если вы хотите, чтоб здания из мрамора мы воздвигли быстрей, уважаемый бек, слезайте с коня и пособите нам, — отшутился Фазлиддин.
Бабур, довольный ответом, спросил зодчего:
— А вас самого, мавляна, разве не измучила жара?
— Допекает, но — терпим… Замечательные здания мечтал я выстроить в Андижане — не вышло. Надеялся строить в Самарканде, Герате… Рисунки этих зданий тридцать лет пылились и желтели в моих бумагах. И вот, оказывается, мечтам моей жизни суждено осуществиться в Агре, далекой от моей родины. Если уж такова воля создателя, то и жару перенесу… Кстати, почему индийцы ее переносят? Они летом почти не едят мяса, больше пьют соки, утоляющие жажду, потребляют много фруктов. И я приучился к легкой пище. Поднимаюсь очень рано, работаю в утренней прохладе часа четыре. А начинается жара — тоже часа четыре лежу в тени, отдыхаю. Жара спадает — снова работаю четыре часа.
— Вот-вот… А мы с утра до вечера едим мясо — то казы [209] , то кебабы, то шашлыки. — Бабур взглянул на Калонбека, — И запиваем все это винами и огненной водкой: жары нам, выходит, недостаточно.
Ходжа Калонбек еле сидел в седле; пот ручьями стекал по его лицу, струился по бороде, капал на грудь. Да и самому Бабуру казалось, что при каждом вдохе в грудь проникает не воздух, а язык пламени. Надо было ехать, немедленно ехать! И, поблагодарив Фазлиддина за приятную беседу, он повернул коня к реке, где, заякоренный, качался, будто мираж, корабль, пустился вскачь. Встречный ветер освежал лицо. И дышалось легче.
209
Казы — конская колбаса.
Когда уже близкой была река, вороной бадахшанский жеребец, на котором скакал нукер Ходжи Калонбека, споткнулся, замотал головой и вдруг рухнул на землю. Нукер успел соскочить с коня, задергал то уздечкой, то поводьями — пытался поднять жеребца, но у того изо рта пошла пена с кровью, в конвульсиях, лежа на боку, он засучил ногами. Нукер отскочил, боясь быть зашибленным ударом копыт.
— Э, и жеребца хватил солнечный удар! — расстроенно сказал Калонбек. — А таких коней нелегко достать!
— Уважаемый бек, из-за одной лошади не стоит падать духом человеку! Я прикажу дать вашему нукеру скакуна из моей конюшни.
— Безмерно благодарен, повелитель! — Ходжа Калонбек невесело усмехнулся. — Только дело-то не в коне. Вижу в случившемся и свое будущее!
Бабур сошел с коня (они прибыли на берег). Показав рукой на корабль, что назывался «Осойиш [210] », сказал:
— Пока вот ваше ближайшее будущее, уважаемые мои беки! Отдадимся же радости покойного отдыха.
210
Осойиш — покой.
На лодках подошли к кораблю, поднялись на борт. Бабур с Ходжой Калонбеком уединился на носу под навесом. Быстро и плавно шел корабль по реке, и встречный ветер делал жизнь человеческую не только терпимой, но, пожалуй, и приятной.
Слуги принесли остуженный апельсиновый и лимонный шербет. Ходжа Калонбек залпом выпил целую касу холодного апельсинового сока. «Нет, нет, и в Индии жить можно не без приятности», — подумал он и уже осмысленно взглянул на Бабура.
— Повелитель, здесь, в Агре, вы очень похудели, потемнели и спали с лица. Хоть вы и скрываете от нас, насколько вам трудно приходится… ну, может, другие беки о том не догадываются, но я-то догадываюсь, все знаю и чувствую.