Бабушки (сборник)
Шрифт:
Было ли это полное трагизма сострадание так уж необходимо? Да, Сэма Бисли едва ли можно было назвать идеальным мужем и отцом, но Виктория его любила, да и дочка тоже. А когда появится еще один малыш, он станет больше времени проводить с ними и… так она рассуждала, пытаясь успокоить Филлис.
Работу в музыкальном магазине придется оставить, хотя ее там ценят. С двумя маленькими детьми — нет, не получится. Виктория какое-то время будет сидеть дома, растить детей, а потом… Сэм приносил ей деньги, хотя и немного. Она справится. Ее жизнь превратилась в выступление жонглера — это знакомо всем молодым женщинам с маленькими детьми. Она стала подрабатывать у мистера Пэта по нескольку часов в неделю, что его весьма радовало, ведь он был уже немолод. Виктория отдавала одного ребенка няне, второго в сад, сама присматривала за чужими детьми в обмен на помощь, и хорошо понимала, что основной темой ее жизни стало ожидание: она ждала Сэма, который постоянно должен был вот-вот откуда-то вернуться. Иногда он приводил с собой друзей, и их укладывали спать на диван
А потом Филлис внезапно умерла. Она перенесла серьезный инсульт, после которого продержалась недолго, в отличие от деда. Ответственность за братьев легла на Бесси, и она уже не могла помогать Виктории как раньше. Наверное, Виктория больше всех скорбела по Филлис. «Что с тобой, почему у тебя такое лицо?» — допытывался Сэм, он беспокоился о ней, но был не из тех, кто поддержит в беде. Хотя на похороны он пошел, и, стоя между ними, двое детей смотрели, как люди засыпали землей женщину, которую они звали бабушкой…
Вскоре после этого Сэм Бисли погиб в автокатастрофе. Он много ездил, а водил машину — как постоянно твердила Виктория — словно ненормальный. Она сама боялась с ним ездить, а когда в машине находились и дети, умоляла: «Пожалуйста, помедленнее, ради детей, если уж не ради меня!» Он разбился вместе с другом — с тем, что ночевал у них иногда то на диване, то на полу, которому она готовила яичницу с жареными бананами и беконом.
Виктория старалась держаться, точнее, словно собирала себя, как кусочки разбившейся вазы, пытаясь их склеить. Надо было заботиться о детях. Теперь они зависят только от нее, а она каждой клеточкой тела знала, что значит зависеть от кого-то: когда не стало Филлис Чедвик, Виктория поняла, что раньше она как будто опиралась спиной на теплую скалу, а теперь там образовалась пустота, в которой свистел и завывал ледяной ветер. Виктории надо было бороться и с накатывающим волнами страхом. Бесси говорила, что она найдет себе другого. Но Виктория так не думала. Она любила Сэма. Много лет назад ее сердце принадлежало Эдварду, а потом его занял Сэм. Томасу в нем никогда места не было. Хорошо ли, плохо ли, мужчиной ее жизни был Сэм.
Однажды она увидела на улице Томаса. Он почти не изменился. С ним была чернокожая девушка, они шли, взяв друг друга под руку, и смеялись. Виктория сказала себе: а раньше на ее месте была я. Если бы она вообще думала тогда о Томасе, то поняла бы, что он и впредь будет с черными. «Черный — мой любимый цвет», — шутил он. Она вспомнила, как однажды он достал ее снимок, сделанный вторым фотографом — она стояла голая, в эротичной позе, с надутыми губками, — и сказал: «Ну, Виктория, встань так же и для меня». Она отказалась, оскорбилась. Она не такая. Может, та, что с ним, такая?.. Девушка была элегантна, не то что Виктория сейчас, она теперь за собой не особо следила.
Томас со спутницей направлялись к его дому. Виктория пошла за ними по противоположной стороне улицы. Если Томас поднимет глаза и увидит ее, он помашет рукой — хотя, кто знает…
Он ведь увидит чернокожую женщину с двумя детьми, а вовсе не ее.
И вдруг Виктория застыла на месте, ее пронзила мысль, от которой перехватило дыхание: она даже рукой надавила на солнечное сплетение. Она сошла с ума! Ведь тут, вместе с сыном Сэма Бисли, Диксоном, ребенок Томаса. Виктория полностью подавила все мысли о том, что Томас — отец ее дочери, так что сейчас это казалась для нее открытием. Да, у Виктории хорошо получилось выбросить Томаса из головы. Но почему она это сделала? Что-то тем летом было не так. Виктории он особо не нравился — но тогда Томас был лишь семнадцатилетним юнцом: а каков же он на самом деле? Она и не знала. Томас — не Эдвард; в то лето она думала только об этом. Виктория наклонилась и всмотрелась в свою маленькую девочку, плод тех отношений: она не походила на Томаса. Мэри была симпатичной пухлой малышкой, постоянно улыбалась и на все легко соглашалась. Кожа у нее была светло-коричневая, на несколько тонов светлее, чем у матери, намного светлее, чем у брата — тот получился даже темнее Виктории. Сэм тоже был черным, и ей нравилось сравнивать цвет их кожи — в самом начале, когда они еще не привыкли друг к другу. Он звал ее своей шоколадной зайкой… и все время хотел ее съесть. «Я тебя съем», — но Виктории было неприятно вспоминать об их интимной жизни, от этого ей хотелось плакать. Она держалась, запрещая себе думать о Сэме. Но вот перед ней маленькая Мэри, а по противоположной стороне улицы быстро шагает к себе домой ее отец.
Все это потрясло ее настолько, что домой с прогулки они вернулись раньше обычного, Виктория усадила детей перед телевизором, чтобы не шумели, ей казалось, что у нее сейчас голова лопнет. Эта маленькая девочка с леденцом — продолжение того дома, огромного и богатого.
Виктория знала, что Стэйвни знамениты. Теперь уже знала. То есть это она их так охарактеризовала — «знаменитые», и это означало, что они далеки от серой рутинной жизни простых людей,
12
«Отверженные» — мюзикл Клода Мишеля Шенберга и Алена Бублиля по одноименному роману Виктора Гюго. Премьера мюзикла состоялась 17 сентября 1980 года в Париже. Постановка не сходила со сцены в течение 21 года.
Все это доставляло дискомфорт, словно что-то кололо в бок или в туфле, Виктория вся извертелась, пытаясь избавиться от этих мыслей — да что это такое? Что же заставило ее совершенно выкинуть семью Стэйвни из головы? Когда эту фамилию произносила Филлис, Виктория испытывала некое отвращение, а ведь забыть она хотела только Томаса. Но ведь и это было несправедливо? Обычный семнадцатилетний парень, делавший вид, что ему больше, — это был первый в его жизни настоящий секс, Виктория долгое время ходила к нему почти каждый вечер. Ее никто не заставлял!
Но теперь, задумавшись обо всем этом, Виктория уже не могла остановиться. Она размышляла о Стэйвни, пристально вглядывалась в малышку Мэри. Мэри нельзя обижать, говорила Филлис. Нельзя обижать Матерь Божью. Она Мэри Стэйвни. Не Мэри Бисли.
Виктория довольно хорошо представляла себе будущее своих малышей. Шестилетняя девочка и двухлетний мальчик пойдут учиться в ту же школу, куда ходила она сама, но Виктория уже знала, насколько она плохая. И сейчас стала куда хуже, чем во времена Виктории. Там процветало насилие, наркотики, вражда, группировки, ее ученики приравнивались скорее к животным, которых надо держать взаперти. Трудно было, и когда она там училась, теперь Виктория об этом знала, хотя тогда она ни о чем таком не задумывалась. Хорошая девочка, лучшая ученица, всегда делала уроки — именно поэтому с ней столько возились: ей нравилось учиться. В отличие от большинства. А сейчас Виктория, скорее всего, дралась бы и буянила, как и остальные дети. А вскоре и Мэри с Диксоном придется вступить в этот мир непрестанной борьбы, и они пройдут через него, ни в чем не разобравшись — даже меньше, чем она в свое время. Виктория и не представляла, как мало она знала, та маленькая послушная девочка, всем обязанная Филлис, которая заставляла ее делать домашние задания и не спускала с нее глаз. Но несмотря на то, что Виктория училась и старалась, она ничего не понимала. Целое лето она почти каждый день ходила в дом Стэйвни, ни о чем не задумываясь. Ей не было любопытно, Виктория ни о чем не спрашивала. Она и не знала, о чем спрашивать; даже не знала, что у нее могут быть какие-то вопросы, а теперь, шесть лет спустя, она смогла оценить свою наивность по этим не заданным даже самой себе вопросам. У них был отец, Лайонел Стэйвни, а Виктория свыклась с семьями, где была только мать, без отца, либо где отец появился на короткое время, а потом исчезал, и считала само собой разумеющимся то, что не видела мужчины и в их доме. На самом-то деле она, Виктория, со своим мужем Сэмом Бисли жила лучше большинства своих сверстниц: он не только на ней женился, но иногда и бывал дома. И брал на себя отцовские обязанности.
Виктория вспомнила: Томас как-то говорил, что его мать с отцом не ладят. Кажется, он рассказывал, что отец платит за учебу «и все такое».
А Джесси Стэйвни? Она ни разу не поинтересовалась, кто Виктория такая, чем она занимается, они вообще редко пересекались, а когда это все же случалось, Джесси смотрела на нее без недовольства, не говорила ничего плохого, хотя наверняка задумывалась о том, что происходит между ней и Томасом… Теперь, оглядываясь в прошлое, Виктория была несколько шокирована. Ведь Джесси Стэйвни должна была как-то высказаться?!
Семнадцать: значит, сейчас Томасу двадцать три или двадцать четыре. Виктории двадцать шесть. Эдварду, который даже в детстве, когда ему было двенадцать, против ее девяти, казался недостижимо старше и в плане возраста, и во всем остальном, теперь уже почти тридцать. Он писал письма в газеты, и их печатали. Ее письмо никто бы не опубликовал, ее мысли никому бы не показались важными или хотя бы интересными.
А когда ее дети, Мэри и Диксон, закончат школу, они будут понимать еще меньше, чем Виктория. Сможет ли Мэри выучиться на медсестру, как Бесси? А если сын Сэма не унаследует его музыкальный дар, кем станет он?