Багратион. Бог рати он
Шрифт:
Как бешено забилось сердце Николая, когда он бросился исполнять приказ брата!
«Да, вот он наконец, мой долгожданный час, коего я ждал все последние недели, — восторженно подумал юноша. — И я докажу всем, что я не трус. Я не потому когда-то покинул строй, что проявил малодушие. Я тогда думал о том, что более всего люблю музыку, что мое призвание — служение искусству. Но разве любовь к отечеству — не самое святое чувство, которое теперь каждый русский должен поставить на первое место? И пусть знает князь Петр, что он не обманулся во мне».
С самого начала войны Николай
Гренадеры генерал-майора принца Карла Мекленбургского появились у кургана в самый раз. Их собратья под водительством Багратиона, Воронцова и Горчакова уже оттеснили французов от подошвы холма. Теперь, собрав всю рассеянную пехоту, надо было отбить редут.
— В штыки, мои гренадеры! — воскликнул начальник дивизии принц Карл и, спешившись и обнажив шпагу, бросился вверх по узкой дороге, усеянной трупами солдат в синей униформе.
— Ур-ра! — неслось здесь и там. Николай, стараясь не отставать от генерал-майора принца Карла, тоже во все горло громко кричал «ура» и несся вперед, расчищая дорогу шпагой.
Кто-то из бегущих сверху французских солдат оказался перед ним и попытался поднять на него ружье.
«Господи! Да что же это такое, неужели это моя смерть? Но как же князь Петр узнает о том, что у меня только недавно было в душе, чем я гордился и чем хотел обрадовать его, моего кумира?» — подумал он и в этот же самый миг увидел, как солдат, прицелившийся в него, вдруг уронил свое ружье и упал лицом вниз.
— Поберегите себя, ваше благородие! Верно, впервые в деле? — услыхал он голос за своею спиною.
— Ах, это вы, как вас зовут? — не ведая, что говорит, произнес он. — Я обязательно скажу князю про вас. Честное слово, скажу непременно.
Однако ни ответа высокого и ладного гренадера, спасшего его, ни грохота взрывов, выстрелов и криков бегущих рядом и навстречу, Николай Голицын более не услышал. Он, получив сильный удар в голову, упал ничком в грязь и сразу потерял сознание.
Глава двенадцатая
С вечера Наполеона знобило, лихорадка не давала заснуть. Кутаясь в шинель, он выходил из палатки и, всматриваясь в полыхавшие в стороне Шевардинского кургана красные вспышки выстрелов, нетерпеливо подергивал плечом.
— Что, Неаполитанский король, Даву, Компан и князь Понятовский решили продолжать спектакль до утра? Разве не ясно я выразил свою мысль еще в середине дня: редут должен быть взят!
— Сир, ваше повеление было выполнено, — осмелился напомнить генерал-адъютант Арман Коленкур. — Как еще два часа назад я имел честь доложить вашему императорскому величеству, особенно отличились воины
Стакан горячего пунша, который Наполеон выпил, возвратясь в свою спальню в походном шатре, согрел и укрепил нервы. Но чуть свет он оказался вновь на ногах. Подсел к столу и, положив в рот вынутую из табакерки лепешечку лакрицы, принялся набрасывать диспозицию на завтрашний, по его убеждению, решительный день, который наконец-то поставит точку в этой идущей по варварским правилам войне.
Он часто выходил из палатки и видел, как невдалеке собираются его маршалы и генералы, которым он сейчас выразит свою окончательную волю — покончить с русскою армиею и тем самым все сделать для того, чтобы он, император Франции и владыка всей Европы, здесь, в поверженной Москве, принудил царя Александра подписать унизительный и позорный мир.
— Сколько русских вчера сдалось в плен? — спросил он у Коленкура, возвратившись к столу и наблюдая за генералами, которые входили в его походные апартаменты.
— Ни одного, сир, — чуть замявшись, ответил генерал-адъютант. — Они вчера предпочитали умирать, но не сдаваться.
— А те, что остались живы? — Раздражение императора не унималось. — Вы что, их отпустили с миром?
— Нет, сир, русские покинули редут ночью.
Пред Наполеоном оказалась стопка листков — итоги утренней переклички в батальонах и ротах. Император нетерпеливо перебирал отчеты и, найдя то, что, очевидно, искал, обратил взор на Компана:
— Вы, генерал, забыли включить в ваш отчет сведения о личном составе третьего батальона. Где он?
— Сир, третий батальон остался там, на редуте. Его железные воины пали геройской смертью, — по-солдатски ясно и вместе с тем скорбным голосом доложил дивизионный генерал.
— Что — весь батальон целиком, до последнего солдата? — воскликнул император и, услышав подтверждение генерала, спросил: — Так сколько мы вчера потеряли?
— Около шести тысяч человек, сир, — поспешил доложить Бертье. — Но я полагаю, что урон неприятеля — не меньший.
Император вскочил из-за стола и, шмыгнув распухшим от насморка носом, кинул в рот очередную пластинку лакрицы.
— К черту ваши сопоставления с русскими потерями! Маршал Бертье, — возвысил он голос, преодолевая кашель. — Я для того и пришел в их скифские леса и степи, чтобы уничтожить русских как можно больше! А завтра мы сотрем их армию в порошок. Здесь, у берегов Москвы-реки, они найдут для себя могилу. Вот план атаки, которую я намерен начать завтра с рассветом.
По диспозиции, которую Наполеон успел начертать, завтра, седьмого сентября, или по исчислению, коим пользовалась Россия, двадцать шестого августа, основным силам «Великой армии» предписывалось следующее расположение и направление действий.