Багровое пепелище
Шрифт:
– Это правильная позиция, Глеб. – Энкавэдэшник сунул в отверстие большого вещмешка небольшую металлическую фляжку. – Это подарок от меня тебе на Новый год. Чтобы ты точно его отпраздновал в этом году. Не забывай меня, Глеб, пиши о своих делах. Знаю, секретные данные разглашать нельзя, но ты черкни пару строк, чтобы я спокоен был за своего друга, товарища, – с этими словами Михаил Снитко вручил капитану бумажку с написанным адресом расположения и номером своей части. Прикипел душой к парню, который стал для него верным боевым товарищем, и теперь с тяжелым сердцем провожал его на передовую. Поэтому коротко обнял на прощание уже на крыльце столовой
– Есть, товарищ майор! – Шубин тоже от души сжал продубленную ладонь Снитко. – Спасибо вам за все, вы мне… как отец стали. Буду писать и беречь себя, как вам и обещал.
После теплого прощания разведчик поспешил в штаб, где уже суетились солдаты, таскающие ящики с документами, провизией, лекарствами. В кузов на груз усаживалась партия взрывников, которых можно было легко опознать по крохотным дырочкам на шинелях от многочисленных искр и осколков, что разлетались от взорвавшейся шашки или динамита. Служили они вместе давно, поэтому принялись вполголоса обсуждать новости, условия пересылки. А Шубин протиснулся между двух ящиков, чтобы поменьше чувствовать осенний колючий ветер, и затих. Слова майора Снитко до сих пор звучали у него в голове, а особенно его просьба беречь себя и воевать ради победы, а не ради мести за погибших товарищей. Над ухом кто-то кашлянул, а потом тронул за рукав:
– Товарищ, извините, что беспокою. Не найдется у вас спичек или зажигалки?
Глеб выглянул из своего убежища: вполоборота к нему, прислонившись к доскам ящика, сидел широкоплечий немолодой мужчина, из-под шапки которого торчали пряди волос с проседью. Шубин достал из кармана вещмешка трофейную немецкую зажигалку и протянул случайному попутчику. Тот прикурил спрятанную в кулаке духовитую самокрутку и вернул зажигалку, напоследок полюбовавшись глянцевым боком:
– Хорошая вещь, безотказная. Хоть немцы наши враги, а не могу не признать, технику они умеют делать. Добротно изготовлено, каждая деталька продумана. – Он по-простому представился без армейских уставных ритуалов: – Сержант Василий Ощепков, можно просто Василий.
Глеб кивнул:
– Капитан Шубин, можно просто Глеб.
Ощепков вежливо уточнил:
– А вы курите? Хотите угоститься? – сержант протянул кисет с табаком-самосадом. Но разведчик покачал головой, отчего мужчина немного виновато попросил: – Подымлю тут немного, потерпите? Чтобы на станции потом не вонять самокрутками, там, говорят, санэшелон с нами вместе отправляют. Не хочу раненых беспокоить, буду терпеть. Хотя привычка дурацкая, вредная, но слаб вот до курева.
– Какие раненые, дядя, – задорно откликнулся на его слова чубатый молодой сапер с мелкими шрамиками по всему лицу. – Это ж поезд на Сиваш, на передовую. Медички с нами поедут в госпиталя полевые, так что не табак готовь, а пряники, а потом и фронтовые сто граммов в ход пойдут. Эх, хорошо поедем, в тепле и с девушками. Так бы до самого Берлина и ехал!
На его шутку расхохотались однополчане, принялись выкрикивать прибаутки, подначивать парня, который так мечтал о встрече с медсестрами из санэшелона. А смущенный Ощепков пробормотал:
– И правда, чего это я. Кто же на фронт раненых везет, их ведь обратно, – он сощурил глаза от крепкого дыма. – Растерялся
Шубин смутился его откровенному любопытству, он, как разведчик, привык держаться особняком от военных даже во время вот таких вот обычных разговоров. Сказывалась многолетняя привычка соблюдать секретность, как правило, о вылазке рассказывать кому-либо запрещалось, в курсе мог быть командный состав, да и тот не весь. Все-таки разведка на территории врага или рекогносцировка на границе фронта – не массовая атака, участвуют в ней два-три человека, и все происходит в тишине, без выстрелов и шума. Но, кажется, сержант Ощепков к скрытности не привык, он совершенно бесхитростно выдал:
– А у меня пересылка на сивашский рубеж, считайте, до самого конца с эшелоном еду. А вас куда отправляют? – и вдруг смутился: – Простите, болтаю как мальчишка от волнения. Не привык я еще к армейским правилам. Раньше инструктором в учебном лагере работал, занятия для ребят вел. Но там как-то, знаете, все же знакомые, забываешь немного про звания и устав. Ничего, привыкну, извините, товарищ капитан, – он отвернулся, приняв молчание Шубина за немое осуждение такого неармейского поведения.
Глеб дружелюбно сказал:
– Я тоже в этом же направлении еду и до самого конца. И давайте без званий, можно просто Глеб. Я вас младше все-таки. На передовой бывал. На войне везде нелегко. Так что вы… ну, пользуйтесь, пока тихо, атак нет. Отоспаться можно, письма написать. На станции наверняка почтовый пункт работает, потом уже… – Он выразительно развел руки в стороны. Никто не знает, что их ждет в зоне военных действий на границе двух территорий. Каждый день ситуация меняется, а отсчет ведется атаками и контратаками, а не часами, отвоеванными у фашистов километрами и занятыми военными пунктами.
Василий принялся рыться в своем вещмешке, вытянул оттуда остро заточенный грифельный карандаш и толстый блокнот:
– Вот вы мне огнива, а я вам принадлежности для письма. Берите, берите, у меня запас есть, – он протянул карандаш и блокнот новому знакомцу. И Глеб не удержался, все письма матери в пару скупых строчек он писал на обрывках или четвертинках листов, экономил бумагу и огрызок химического карандаша. А тут такая роскошь, он уложил блокнот себе на колени:
– Можно я несколько писем напишу? Я на половинки листочек разделю, даже на четверть, чтобы с листа четыре вышло. Там буквально пару строчек.
Ощепков махнул рукой:
– Берите, берите сколько надо. Пишите невесте, маме, детям. Они же так ждут этих писем. У меня вот трое сыновей, три жены, три тещи, родители под Самарой сейчас. Все ждут, как сажусь писать, так это на несколько часов.
– Как это три жены?! – не удержался от удивления Шубин.
Сержант сдвинул теплую ушанку на затылок, так что его с проседью пряди ухватил свежий ветер:
– Три раза женат был, каюсь. Но я не обманщик, не ходок, не думайте. Женился всегда по любви, сыновей вот нарожали. Влюбчив, это все от цыганских кровей во мне, мама мне говорила, что ее предки от кишиневских цыган, – словоохотливый Василий принялся рассказывать о своей жизни. – Первый раз женился в семнадцать лет, сын родился ровно через девять месяцев после свадьбы. Я такой человек – увидел, влюбился, женился. Со всеми женами так было, потому и вышло, что у меня три жены.