Багровые реки
Шрифт:
— И этой обособленности достаточно, чтобы спровоцировать такой взрыв генетических заболеваний?
— Думаю, да.
Ньеман пока не понимал, каким образом эта информация укладывается в его расследование.
— Что еще вы сообщили Жуано?
Шампла искоса взглянул на комиссара и произнес все тем же торжественным тоном:
— Я рассказал ему об одном интересном и очень странном факте. В последнем поколении этих семей с истощенной кровью начали рождаться совершенно другие дети. Дети, обладающие не только блестящим интеллектом, но и совершенно
Ньеману вспомнились фотографии в приемной ректора: юные улыбающиеся чемпионы, завоевавшие все кубки, все медали. А еще он припомнил снимки Олимпийских игр в Берлине и толстенную диссертацию Кайлуа, пронизанную ностальгией по духу Олимпии. Возможно ли, чтобы эти элементы отражали какую-то специфическую истину?!
И он задал намеренно наивный вопрос:
— Но ведь все эти дети скорее должны были бы рождаться больными, не так ли?
— Ну, это не столь уж обязательно, однако, логически рассуждая, они должны были отличаться ослабленной конституцией и наследственными изъянами здоровья. Мы же наблюдаем как раз обратное! Это выглядит так, словно наши юные гении неожиданно сосредоточили в себе все физические достоинства окружающего населения, оставив другим свои генетические пороки. — И Шампла озадаченно взглянул на Ньемана. — Что ж вы не пьете кофе?
Комиссар вспомнил о кружке, которую сжимал в руке. Он отпил глоток обжигающей жидкости и даже не почувствовал вкуса. Все его мысли, все ощущения были нацелены лишь на одно: увидеть хоть какой-то, пусть самый слабый, проблеск истины. Он спросил:
— Вы, наверное, подробно изучали этот феномен?
— Примерно два года назад я собрал кое-какие данные. Я проверил, все ли чемпионы родились в семьях этого так называемого братства. Навел справки в архивах мэрии… И все подтвердилось: это было потомство университетских семей.
Затем я тщательно изучил генеалогическое древо каждого из них, ознакомился с медицинскими картами родильного отделения. Более того, я просмотрел медицинские карты их родителей, бабушек и дедушек, но так и не обнаружил никаких существенных особенностей. Напротив, некоторые из их предков оказались носителями наследственных болезней, как и в других семьях, где у меня были пациенты… В общем, все это очень странно.
Ньеман жадно впитывал каждое слово доктора; какое-то смутное предчувствие нашептывало ему, что эти сведения помогут ему вплотную подойти к сути расследования.
Шампла встал и начал расхаживать по кухне; холодный металлический пол прогибался под его ногами. Он продолжал:
— Я также опросил врачей-акушеров из РУКЦ и тут-то узнал еще один крайне удивительный факт. В течение последних пятидесяти лет в деревенских семьях, живущих высоко в горах, наблюдается ненормально высокий уровень младенческой смертности. Причем смерть чаще всего наступает внезапно и сразу же после рождения. А ведь эти дети традиционно считались
Тогда я стал изучать медицинские карты внезапно скончавшихся детей пастухов и хрустальщиков. И снова не обнаружил ничего особенного. Я обсуждал этот вопрос с персоналом больницы, с научными работниками РУКЦ, но никто не смог внятно объяснить это явление. Так что я в конце концов отчаялся и забросил это дело, хотя у меня и осталось какое-то тягостное чувство. Как бы вам объяснить… Получается так, будто университетские дети высосали всю жизненную энергию из своих маленьких соседей по роддому.
— Господи, это еще что за чудеса?
Шампла тотчас пошел на попятную, устыдившись столь ненаучного объяснения:
— Ладно, забудьте мои слова, это все мистика!
Возможно, это была и мистика, но Ньеман проникся твердой уверенностью, что тайна рождения сверходаренных детей — не простая случайность. Она одно из звеньев этого кошмара.
Он хрипло спросил:
— Это все?
Доктор медлил с ответом. Комиссар повторил, уже громче:
— Так это все или нет?
Шампла вздрогнул.
— Нет, не все. Есть еще кое-что. Нынче летом эта история неожиданным образом получила развитие — может, здесь и нет ничего странного, но, с другой стороны, кое-что настораживает. В июле месяце в гернонском РУКЦ затеяли капитальный ремонт и по этому случаю решили ввести в компьютер все имеющиеся архивные материалы.
Специалисты спустились в больничные подвалы, набитые штабелями пыльных папок, чтобы спланировать предстоящую работу. Заодно они осмотрели и другие подземные помещения, а именно те древние погреба, где хранилась вся документация старого университета, в частности библиотечные архивы до семидесятых годов.
Ньеман затаил дыхание. Шампла продолжал:
— И вот тут эксперты сделали любопытное открытие. Они наткнулись на листки новорожденных за последние пятьдесят лет; это первые страницы медицинских карт, которые ведутся в родильном отделении. Однако там почему-то лежали только эти самые листки, как будто… как будто остальное было похищено.
— Где были найдены эти документы? Где именно?
Шампла снова прошелся по кухне. Он пытался сохранять спокойствие, но в его голосе явственно звучала тревога:
— Вот это-то и было самое странное… Все листки новорожденных находились в личных папках одного человека, работника университетской библиотеки.
Ньеман почувствовал, как кровь бросилась ему в голову.
— Его имя?
Шампла боязливо взглянул на комиссара. Его губы дрожали.
— Кайлуа. Этьен Кайлуа.
— Отец Реми?
— Да.
Полицейский вскочил на ноги.
— И вы молчали?! Молчали, зная, чье тело нашли вчера в Герноне?
Директор оскорбленно вскинулся.