Багровые реки
Шрифт:
Полицейские испуганно переглядывались. Они наверняка знали, что комиссар отстранен от дела и не имеет права командовать ими. Вдобавок они дивились, с чего вдруг знаменитый сыщик напялил на голову нечто вроде шерстяного носка и держит под мышкой подмокший картонный короб. Но можно ли ослушаться самого Ньемана, особенно когда его приказ подкреплялся таким свирепым взглядом?!
Они встали и начали надевать куртки.
Один из полицейских, столкнувшись с комиссаром в дверях, тихо заговорил с ним. Ньеман узнал коренастого лейтенанта, которому было поручено
— Я просмотрел этот кирпич, комиссар, и хотел вам сказать… Конечно, может, это все ерунда, но выводы Кайлуа меня лично поразили. Помните, я говорил: у него там описан athlon — из тех, что жили в древние времена и соединяли в себе ум и силу, дух и тело. Так вот, Кайлуа выдвигает проект возрождения таких античных героев. Но только проект в высшей степени странный. Он вовсе не призывает к разработке новых программ для школ или университетов. И не предлагает переобучать преподавателей. В общем, он пишет о другом пути…
— Генетическом.
— Ага, я вижу, вы успели заглянуть в его писанину! Слушайте, он же с приветом, этот тип! Он убежден, что интеллект — это биологическая реальность. Генетическая составляющая, которую нужно объединить с другими генами, отвечающими за физическую силу, и тем самым создать нового идеального человека — такого, как древний athlon.
Эти слова набатом гудели в голове Ньемана. Теперь он знал, в чем суть заговора под названием «пурпурные реки». И ему претило выслушивать косноязычные рассуждения на эту тему из уст простоватого полицейского. Ужас должен быть темным, подспудным, потаенным. Запечатленным огненными письменами в его душе.
— Ладно, иди, парень, — буркнул он.
Но лейтенант, воодушевленный собственной понятливостью, разговорился вовсю:
— В конце диссертации Кайлуа пишет о контроле за рождаемостью, о строгой селекции супружеских пар, в общем, о тотальной системе выведения новой породы людей… Это бред сумасшедшего, комиссар! Как будто читаешь фантастический роман шестидесятых годов… Черт возьми, если бы парня не угробили, было бы над чем посмеяться.
— Хватит, иди отсюда!
Коренастый лейтенант недоуменно воззрился на Ньемана, нерешительно потоптался у двери и наконец исчез.
Комиссар пересек просторный, теперь уже совершенно пустой читальный зал. Его снова начал бить озноб; голова болела так, словно ее жгли электродами. Наконец он добрался до стола на возвышении в центре зала — это было рабочее место Реми Кайлуа, старшего библиотекаря университета.
Ньеман включил компьютер, пробежал пальцами по клавишам. Но едва засветился экран, как комиссар понял всю нелепость своих действий: сведения, которые он искал, относились к периоду до 70-х годов, а значит, не могли быть заложены в программу.
Ньеман стал лихорадочно рыться в ящиках стола, ища бумагу, крайне интересовавшую его.
Не список книг.
И не список студентов.
Просто-напросто план застекленных кабинок, в которых долгие годы сидели тысячи и тысячи студентов.
Как ни абсурдно это выглядело, но именно в логике распределения читателей по
Наконец он отыскал план. Открыв принесенную коробку, он снова разложил перед собой карточки новорожденных. Он вычислял годы, когда эти младенцы становились студентами и читателями библиотеки, а затем разыскивал их имена в списке мест, тщательнейшим образом составленном обоими старшими библиотекарями.
В каждой клеточке плана значилась фамилия студента. Трудно было представить себе более логичную, более строгую и более удобную систему для заговора, если таковой действительно существовал. Каждый ребенок, чей листок имелся в пресловутой картотеке, спустя двадцать лет становился студентом и в течение многих дней, месяцев и лет занимал, по указанию библиотекаря, одну и ту же кабинку; более того, перед ним всегда сажали одного и того же студента противоположного пола.
Теперь Ньеман убедился, что разгадал эту тайну.
Он проверял имена, одно за другим, выбирая их наугад, с разрывом в десятилетия, и всякий раз обнаруживал, что данный студент неизменно сидел в читальном зале гернонской библиотеки лицом к лицу с одной и той же студенткой, своей ровесницей, и рассаживал их в таком порядке библиотекарь Кайлуа.
Комиссар трясущимися руками выключил компьютер. В огромном зале стояла гулкая тишина. Не вставая из-за стола Кайлуа, он включил свой телефон и соединился с ночным дежурным мэрии Гернона. Ему стоило огромного труда уговорить того спуститься в архив и разыскать старые книги регистрации браков.
Наконец дежурный принес просимое, и комиссар начал диктовать ему по телефону фамилии, а тот искал их в книгах. Ньеман хотел проверить, вступали ли в брак молодые люди, сидевшие друг против друга в кабинках читального зала. В семидесяти случаях из ста его предположения подтверждались.
— Это у вас игра такая, что ли? — бурчал заспанный дежурный.
Проверив несколько десятков пар, Ньеман дал отбой.
Потом сложил свою картотеку и покинул зал.
Ньеман медленно ехал через кампус. По пути он невольно искал глазами окна Фанни, но не смог найти их. У дверей одного из корпусов томилась в ожидании группа журналистов. Всюду — на газонах, у подъездов других зданий — мелькали полицейские в форме и жандармы в плащ-палатках.
Поставленный перед выбором — жандармы или репортеры, — комиссар предпочел иметь дело с собратьями по ремеслу. Вынув удостоверение, он преодолел несколько кордонов, но не увидел ни одного знакомого лица — вероятно, это было подкрепление, присланное из Гренобля.
Он вошел в административный корпус и попал в ярко освещенный холл, где слонялись какие-то унылые личности, большей частью бледные, хилые и пожилые. Вероятно, профессора и научные сотрудники, поднятые по тревоге. Паника явно захлестнула весь университет. Ньеман прошел мимо, не поднимая головы и не реагируя на их вопрошающие взгляды.