Багряная летопись
Шрифт:
— Ну, и что же вы предприняли, кроме выезда ко мне, узнав о маневре Ханжина? — иронически спросил он.
— Я позволю себе сесть.
— А? Да, да, конечно… — рассеянно бросил Самойло.
Фрунзе придвинул к себе гнутый стульчик и тяжело сел на него.
— За три часа до получения вашего приказа я разослал в дивизии свои приказ с целью упредить Ханжина и разбить корпус Каппеля на подходе к Белебею. — Он сжато и предельно ясно доложил свой план.
«Совсем непонятно, откуда у этого большевистского агитатора такая военная хватка, такая смелость… Крепкий орешек. Если его действительно уважает
— Вот и надо было начинать свой доклад с сообщения о Каппеле и контрмерах, — недовольно проговорил он. — В этих условиях я несколько меняю свой приказ: двадцать пятую и вторую дивизии временно оставляю вам, но, — и он начальственно вымолвил, — Пятую армию забираю. Можете громить корпус Каппеля, преследовать противника до реки Белой, но дальше не зарывайтесь — выручать мне вас нечем.
Фрунзе пристально глядел на Самойло: «Господи боже мой! Конечно, когда все понял, тогда испугался. Но ведь решение половинчатое… Эх, разве о деле прежде всего сейчас он думает?..»
— Отбирая Пятую армию, вы рубите мне левую руку! — решительно заявил он. — Ведь перед нами стоит еще задача выручать Оренбург и Уральск!
— А это уж ваше, батенька, дело, — заявил Самойло. — Вам уже давно, насколько я информирован, указывали на чрезмерное увлечение идеей контрудара, но вы ведь никого не слушаете, вот и обезлюдили свои армии.
— Но ведь контрудар — наше общее дело!
— Нет, за свои промахи несете ответственность лично вы. Что касается Пятой армии, то мой приказ согласован там, — он снова показал пальцем наверх, — и отменять его я не буду!
Фрунзе встал:
— Разрешите просить вас назначить на завтра заседание Реввоенсовета фронта.
— Ну, дорогой мой, если вы так уж настаиваете… — с неудовольствием ответил Самойло. — Завтра в десять жду вас в штабе.
— Спокойной ночи! — Стульчик жалобно взвизгнул, Фрунзе встал, поклонился и вышел. Сразу же в дверях появился адъютант. Скорбное выражение его лица свидетельствовало о том, что он все слышал.
— Спросил меня, где остановился Гусев, — доверительно доложил он.
— Эти большевики быстро снюхаются, — кисло ответил Самойло. — Но крепкий орешек, скажу и тебе, ох крепкий… Однако утро вечера мудренее. На войне как на войне. — Он тяжело задумался, машинально повторяя: — А ля герр ком а ля герр… А ля герр ком а ля герр…
Восемь часов без перерыва продолжалось бурное заседание Реввоенсовета Восточного фронта. В шесть вечера, усталый и возбужденный, прямо с заседания Фрунзе прошел в аппаратную штаба и потребовал соединить его с Новицким. Связь налаживали около часа. Наконец телеграф простучал: «У аппарата Новицкий. Какие новости?»
«С большим трудом добился частичной отмены директивы фронта за № 199/с. 25-ю и 2-ю дивизии возвращают нам. 5-ю армию сохранить в Южной группе не удалось. Но добился приказа по 5-й армии: для обеспечения задуманной нами операции иметь не менее одной дивизии на стыке с ударной группой на железной дороге Бугульма — Уфа. В северном направлении 5-й армии временно не наступать, заняв выжидательное положение, пока не будет закончена операция под Белебеем. Таким образом, удалось сохранить в наших руках для развития наступления в Белебеевско-Уфимском направлении десять стрелковых бригад из восемнадцати, а не
«Все понимаю. Валериан Владимирович рядом. Просит передать, что это довольно редкий случай в истории, когда полководцу приходится воевать не только с противником, но и с собственным командованием. Нас еще интересует: какое указание и какая помощь будет нам дана фронтом на участках обороны у Оренбурга и Уральска?»
«Для обеспечения положения в районе Уральска и Оренбурга при содействии товарища Гусева, получившего телеграмму от Ленина, из резерва фронта нам срочно передают: Самарскую бригаду из двух полков, Казанский мусульманский полк, 3-ю бригаду 33-й дивизии и Московскую 1-ю кавалерийскую дивизию. Все это позволит нам осуществить запланированную нами и фактически начатую Белебеевскую операцию и одновременно борьбу с восстаниями в Уральской и Оренбургской губерниях, с организацией помощи Оренбургу и Уральску, а затем и удар на Уфу. К сожалению, мой вынужденный выезд и переговоры отняли драгоценное время. Надо наверстывать. Посему приказываю…» И Фрунзе продиктовал шесть пунктов приказа.
Закончив приказ, он передал в Самару Куйбышеву и Новицкому:
«Я выезжаю сегодня в 22 часа вместе с двумя батальонами Казанского полка; буду в Самаре утром 15-го. На 10-е число приготовить состав Казанскому полку для отправки на Оренбург».
«Все понятно», — простучал аппарат.
Фрунзе сел, расстегнул ворот. Только сейчас он понял, как нечеловечески, беспощадно устал. Что ж, можно считать почти выигранным и этот этап сражения. Но какой нелегкой ценой! А сколько боев впереди, и сколько еще требуется сил — и от других, и от него…
15 мая 1919 года
Саратов
Беспредельно широка Волга у Саратова в мае, с одного берега едва-едва виден другой. Река так многоводна, что, когда стоишь на песке у самой волны, кажется, будто из-за земной кривизны поверхность ее слегка выпукла.
Май в 1919 году стоял тихий, жаркий, безоблачный. К вечеру, когда солнце закатится, небо на западе сначала пожелтеет, затем станет сиреневым, потом синим, и весь этот спокойный, постепенный перелив цветов отразится и безбрежном разливе Волги. Но редко-редко зарябит по гладкой ленте заката, повторенной в воде, след от лодки, — мало осталось в тот год рыбаков на Волге: кто не вернулся с германской, кто воевал за красных, а кто и за белых. А рыбы расплодилось в реке — без счету, ловить бы только, но кому — старикам одним?..
Скользит по реке одинокая лодка, ровными сильными взмахами весел гонит ее через реку простоволосый старик в ветхой ситцевой рубахе к заросшему кустарником песчаному острову, едет на ночную, самую удачливую рыбалку — себя ли поддержать свежей рыбой, для рынке ли наловить…
Вытянув лодку на пологий откос, старик размотал удочки, насадил наживку, поставил поплавки на разную высоту и установил вдоль берега удилища — все это быстро и сноровисто. И почти сразу же то на одном, то на другом удилище начали вздрагивать и звенеть маленькие колокольчики. Не прошло и часу, как в брезентовом ведре густо заплескались порядочные окуньки и подлещики, а звоночки продолжали сообщать о новой и новой добыче.