Багряная летопись
Шрифт:
«И этот предлагает любовь, а с нею тоже жизнь за границей. Они не могут существовать на родине. Милый ты мальчик, ты чистый, неиспорченный, но так воспитали тебя, что ты — чужой в собственной стране, среди таких же русских…» Она с сожалением погладила его по глазам. «Хоть бы стрелять не начал, дурачок, когда наши придут. Поживет в плену, кончится война, найдет себе место и на родине…»
— Меня тронули твои чувства, Игорек. Ты очень хороший, честный. — Юноша, затаив дыхание, ждал решения своей судьбы. Большой, быстрый,
Наташа видела все это, и огромная жалость, это всесильное женское, материнское чувство, охватила ее, несмотря на трагизм ситуации. «Я спасу тебя, милый дурачок».
— Но зачем ты начал говорить о деньгах, о машине. Разве в этом для меня счастье? — Она заглянула ему в страдальчески полузакрытые глаза.
— А в чем же? — глухо спросил он. — Ведь я люблю тебя, я болен тобой, я так люблю тебя, что даже не могу обнять тебя. А ты? Могу я хоть надеяться? Я буду ждать всю жизнь, если ты скажешь, что я могу надеяться…
— Ты мог бы быть счастлив во Франции, без России?
— Ты — моя Россия!
Она бережно обняла его голову, и он со стоном прильнул к ней, закрыв глаза, задыхаясь от переполняющего его чувства.
Наташа на мгновение закрыла глаза. «Наяву ли все это? Не снится ли мне этот бесконечный, безжалостный день? Поймет ли кто-нибудь меня? Пожалеет ли?»
— Больно! — тихонько сказала Наташа. — Твои ремни меня давят.
Он медленно, как больной, открыл глаза, медленно расстегнул ремень и отбросил его прочь вместе с портупеей и кобурой.
«Хорошо! Теперь будешь жить, милый ты мальчик!»
— Можно тебя поцеловать? — шепотом спросил он.
— Я люблю другого, — тоже шепотом ответила она.
Она почувствовала, как он вздрогнул и окаменел.
— Кого? — отрывисто спросил он.
— Его нет здесь.
— Дядю?
Она покачала головой:
— Что ты, глупый!
— Скажи мне, и я буду лучше его! Я буду таким, каким ты только хочешь! Скажи, что я должен делать? Не убивай надежду, или я умру, поверь мне!
В сенях заскрипела дверь. Наташа вскочила, загородив собой Игоря. «Мало ли горячих голов!» Вошла тетя Дуся:
— Наташенька, меня патруль арестовал, не поверили, что я для господ офицеров стараюсь.
Оттолкнув тетю Дусю, в комнату быстро вошли офицер и два солдата. Игорь вскочил на ноги, как был распоясанный, и бросился к ремню. Офицер наступил на кобуру ногой.
— Назад, изменник! — завопил он. — Лучшие люди отечества сейчас кровь проливают в боях против большевистского отребья, а вы любовными интрижками заниматься изволите? Позор! Я доложу командующему, в каком виде застал вас!
— Не пугайте меня командующим, я его личный адъютант!
— Петров, вяжи ему руки! — Офицер упер дуло нагана в грудь Игорю.
— Игорь! — умоляюще вскрикнула Наташа. Он оглянулся. — Не спорь с ними!
Солдаты
— Так, значит, личный адъютант командующего? А вы, мамзель, жена полковника Безбородько?
— Прекратите это издевательство! — неистово, задыхаясь от гнева, закричал Игорь. — Это моя невеста!
— Прекратить? Это вы правильно сказали. А теперь можно и раскрыться: вы в плену у членов уфимского ревкома, ясно? Заложники. Все понятно, господа офицеры?
— Наташа, прости. Я не уберег тебя, — в отчаянии прошептал Игорь.
— Не беспокойся, милый. Все будет хорошо. Эти люди зла нам не сделают.
— Я не уберег тебя!..
— Первой допросим барышню-офицера. Запереть пока господина личного адъютанта в амбар!
Солдаты повели Игоря из комнаты, он повернул к ней искаженное лицо: «Наташенька!» Дверь захлопнулась.
Ну, здравствуй, Колька-Колосник, — дружески протянул ей руку молодой, с озорными глазами «офицер». — Есть новости? Сейчас здесь будет Александр Иванович.
— Здравствуйте, товарищ. Новости есть, по-моему важные. А пока у меня просьба: отнеситесь без злобы к этому офицеру. Он совсем не вредный человек.
— Посмотрим, Наталья Николаевна, как дела сложатся, — с большим уважением ответил тот. — Может быть, мы сумеем обменять его на наших товарищей. Во всяком случае, сохраним живым-здоровым. Хорошо, что вы его обезоружили.
— Здравствуй, милая! Здравствуй, доченька! — В дверях стоял, раскрыв руки, Александр Иванович. Наташа бросилась к нему. — Ах ты наша умница, — приговаривал он, целуя ее, — ах ты наша красавица! Ну не реви, не реви, кончились твои мучения, не пошлем тебя больше, если только сама не захочешь. Ну, выкладывай новости. Полна небось, как коробок?
— Как коробок… — И она, всхлипывая и улыбаясь сквозь слезы, по пунктам начала докладывать.
— Понял, Михей? — качнул в сторону сидящего «офицера» Александр Иванович. Тот только руками развел.
— Ну, товарищи, я пойду: надо сейчас же срочно отрядить по крайней мере троих на ту сторону, чтобы успели сообщить нашим главное: и что Ханжин ждет основной удар с юга, и что «психическую» атаку против Чапаева с утра девятого готовит. А ты, Михей, как устроишь Наташу, приходи ко мне. Слушай, а может быть, ты сама считаешь, что тебе надо вернуться?
— Я не считаю. Только…
— Что «только»?
— Вот. — Наташа тронула на груди подарок Нокса.
— Ну и что?
— Англичане меня хотят закупить.
Михей многозначительно присвистнул. Александр Иванович аж крякнул:
— Ну, это дело государственное. Тут нужна башка побольше моей. Во всех случаях надо тебе ждать наших в Уфе, тогда и решим… А знаешь, дочка, ведь я даже слов не имею, чтобы все свое сказать о тебе: до чего ж у тебя душа, — он поискал слово, — верная! Ну, отдыхай. — Он направился к выходу.