Бахмутский шлях
Шрифт:
Он хотел сказать директору: «Ладно, буду заходить», но не смог и лишь кивнул головой.
Из школы Мишка вышел, как в тумане. Возле палисадника увидел Валю, догадался — она ждала его, и направился к ней.
— Взял? — спросила она.
И Мишка опять не смог выдавить из себя слова. Они медленно пошли от школы, долго молчали. Наконец Валя сказала:
— Ты не бойся, я буду тебе помогать. В вечерней школе такие же предметы, я узнавала.
— Спасибо…
— Ну, вот — «спасибо»! Я всерьез говорю.
— И я всерьез говорю —
Валя посмотрела на него, они встретились глазами и улыбнулись друг другу…
Мишка был дома, когда к нему неожиданно пришел Федор Петрунин со свертком в руках.
— Здоров, Михаил! Чем занимаешься?
— Да так, кой-чем… — пожал плечами Мишка.
— А я, брат, уезжаю.
— Куда?
— В Москву. Поеду сдавать экзамены. Вот пришел попрощаться с тобой. Возьми себе на память. — Федор протянул сверток.
Мишка развернул его и увидел прекрасные бегаши с ботинками. Он был так тронут подарком, что не знал, как благодарить Федора, и смотрел на коньки, словно зачарованный. Но тут же вдруг его охватила грусть: «Коньки!.. Где вы были года три тому назад?..» Сейчас он уже о них не думал, слишком поздно сбылась мечта иметь коньки. Мишка теперь увлекся лыжами. Хорошо на лыжах… Он вспомнил, как однажды зимой они делали лыжную вылазку. И Валя там была… Вдвоем с Валей они далеко ушли в поле. Запомнилось: раскраснелась, убежала далеко вперед и среди белой равнины горели, как сигнальные огоньки — красный и зеленый — ее шапочка и шарфик. А он догонял ее…
— Ну, что задумался? Бери, мне все равно ботинки стали жать, а тебе, пожалуй, как раз подойдут. Какой номер носишь? — Федор посмотрел на Мишкины ноги, уверенно добавил: — О, вполне! Ну, а твои как дела?
— Хорошо, — сказал Мишка. — Буду учиться учеником слесаря в депо, записался в восьмой класс вечерней школы. Вчера ходил к Сергею Михайловичу, он помог. Все уже оформили.
— Рад?
— Угу, — весело кивнул Мишка.
— Ну, держи лапу, — Федор протянул руку. — Прощай, а то на поезд опоздаю. Может, проводишь до станции? А то у меня дома такое…
— Что?
— Да… Все с отцом. Кончилась его лавочка, от работы уже отстранили, на собрании будут разбирать. А там еще неизвестно, чем дело кончится. Теперь он мать во всем винит, а мать на него…
Мишка подумал о своем отце. Эх, какой человек был — простой, честный, как бы Мишка его любил, уважал! Федор своего не любит. Да такого и Мишка не любил бы… Он, пожалуй, и не жил бы с ним.
— Ну, пойдешь?
— Конечно! — сказал Мишка. — Настя! — крикнул он. — Я ухожу провожать Федора, смотри тут.
На пороге с удивленным лицом появилась Настя. Она хотела о чем-то спросить брата, но, увидев Федора, только раскрыла рот и ничего не сказала.
— До свиданья, Настя, — подошел к ней Федор. — «Говорила Настя, как удастся». Да? — засмеялся. — Удастся или нет поступить в университет. А у тебя волосы начинают прилегать,
Настя смутилась, убежала.
На станцию шли большой толпой — у Федора, оказывается, было много дядей и теток, — и ему было не по себе от такой торжественной процессии. Но он держался уверенно, шел среди степенных мужчин рядом с отцом, вел неторопливый разговор. Отец Федора был очень грустным. Вслед за ними нес небольшой чемодан Мишка. Замыкали шествие женщины во главе с теткой Галиной, которая на целую голову возвышалась над остальными. Глаза у нее были красные, видать, плакала, но голос по-прежнему звучал властно, громко, на всю улицу…
Домой Мишка возвращался один. И хотя они не были с Федором друзьями, отъезд его все равно вызвал в душе грусть, подобную той, которую он испытал последний раз в кабинете директора. «Какая она все-таки жизнь не постоянная…» — размышлял Мишка.
В первый день на работу Мишка пришел рано, за час. Он робко открыл дверь в мастерскую, вошел. Здесь еще никого не было. Слева вдоль стены стоял длинный ряд тисков. Пол был чисто вымыт, еще не успел высохнуть, от него тянуло приятной утренней прохладой.
Откуда-то появилась женщина с ведром в одной руке и шваброй в другой. Взглянув на Мишку, спросила:
— Тебе чего, сынок?
Он ответил не сразу, почему-то обиделся за ее вопрос. «Неужели не видит, что на работу пришел?» — подумал Мишка. На нем была новенькая темно-синяя спецовка, в руках он держал узелок с завтраком — мать завязала ему два яичка и кусок хлеба. Мишка мельком взглянул на себя — остался доволен, спецовка была настоящая. Переступил с ноги на ногу, новая одежда зашуршала, как прорезиненный плащ. Это окончательно успокоило его, и он дружелюбно ответил:
— Мне Сергея Михайловича.
— Минакова? Не приходил еще.
Мишка решил подождать на улице. Мимо него через пути шли в одиночку и группами машинисты с железными сундучками, главные кондукторы с большими кожаными сумками, проводники, разные начальники в добротных кителях и блестящих погонах.
Прошел отец Федора. Он был уже не начальником — сняли, и ходил он теперь не в белом, кителе, а в обыкновенном темно-синем и без погон. «Дохапался, — подумал Мишка, глядя ему вслед. — Счастье твое, что еще не судили…» Он шел один, о чем-то думал и не заметил Мишку.
После короткого перерыва огромной лавиной двинулись рабочие — слесари, осмотрщики вагонов с длинными молотками, плотники, маляры. На многих были такие же спецовки, как и на Мишке. Ему было приятно это, смущало лишь, что на нем спецовка совсем новенькая, без единого пятнышка. «Ничего, — успокоил он себя, — я постараюсь ее быстро привести в рабочий вид…»
Он почувствовал у себя на плече чью-то руку, поднял голову, увидел Минакова.
— Уже здесь? — Сергей Михайлович окинул Мишку взглядом, подмигнул: — Хорош рабочий человек! Ну, пойдем.