Балбесы
Шрифт:
— Хорхе! Хорхе, проснись уже, ради всех богов!
Хрюша оторвал помятое подушкой лицо и что-то невнятно пробормотал, очевидно посыл в известное место, и снова уткнулся в кровать. Генри ругнулся, слетел вниз по ступенькам в общий зал. Выхватил у кого—то из рук кувшин и побежал обратно. Не колеблясь ни секунды плеснул приятелю в лицо холодной водой. Хрюша взвизгнул и сел в мокрой кровати, от резкого движения голова его, по-видимому, почти взорвалась и он обхватил её ладонями.
—
Говорил он так медленно, будто язык распух, как варёная сарделька и каждое слово давалось ему с болью.
Генри схватил Хрюшу за плечи и тряхнул, приводя в чувство.
— Блонди в беде!
— А? Чего?
— Его арестовали и увезли в тюрьму! Его повесят!
С минуту Хрюша мучительно переваривал услышанное. Когда же до него дошло, его раскрасневшееся, болезненно скорченное с похмелья лицо стало белеть.
— О великие боги. Генри, не шути так, пожалуйста, ты же шутишь, да?
— Нет. По всему городу висят плакаты с его лицом. Дядя Мак выдал Блонди с потрохами. Его повесят, говорю тебе. Мы должны помочь.
— Как?
— Не знаю, брат, ты же у нас умный, думай, богов ради, думай!
Хрюша облизнул пересохшие губы и сжал виски.
— Я... Я... Я не знаю...
— Хрюша, сейчас, может, тот самый момент твоей жизни, к которому ты всю жизнь готовился, читая свои умные книжки.
— Да ни в одной из них не говорилось, как спасти человека из тюрьмы!
— Соображай, умоляю! Блонди, может и гигантская заноза в заднице, но какой-никакой, но он наш друг. И рассчитывать ему больше не на кого, кроме как на нас. Или мы ему поможет, или его убьют!
— Может... может, мы подадим апелляцию в королевский суд? Добьёмся пересмотра его дела и смягчения приговора?
— Я просил вспомнить умные книжки, а не детские! Это могло бы помочь разве что в мире волшебных единорогов. Да и то, только если бы Блонди был невиновен хоть в чём-то, а он явно не сестра милосердия и не странствующий святой.
В мутном похмельном взгляде Хрюши мелькнуло нечто, что Генри очень хотел бы назвать «озарением».
— Святой... священник... Священник! А что, это может сработать.
Хрюша поднялся с кровати и заложив руки за спину начал ходить по комнатушке взад-вперёд.
— У меня есть идея.
Глава 14 Процесс в замке
Блонди закинули в камеру и дверь с грохотом закрылась. Минуту он отчаянно моргал, пытаясь привыкнуть к темноте, после дневного света. Наконец, когда зрение потихоньку начало выхватывать объекты в камере, он увидел, что дальнем углу сидит старик.
— Боги в помощь, — сказал Блонди.
— Здравствуй, сынок, —
На вид ему было лет двести. Невысокий, согнутый, с длинной спутанной бородой и отросшими волосами, которые почти полностью закрывали лицо, он казался ровесником мироздания.
— Как оно там, на воле дышится? — спросил дед.
— Нормально. Воняет только иногда.
— Воняет это хорошо, это свободой воняет, сынок.
— Может и так, — пожал плечами Блонди и, громыхая цепями, уселся в другой угол на гнилую солому.
Помолчали.
— Девки-то, девки, красивые? Или всё? Кобылы одни, выродилась нация?
— Красивые, красивые, отец, — ответил Блонди.
Старик мечтательно вздохнул.
— Так давно не был на воле, что и забыл уже всё.
— А давно сидишь? — спросил Блонди.
— Так давно, что и не упомнить.
Старик вздохнул и завозился, пытаясь усесться поудобнее.
— Мой отец родил меня в этой камере.
— В смысле -твой отец? Я, конечно, не лекарь, но уж поверь мне, дедуля, женщина для этого точно нужна.
Старик громко фыркнул, выражая всё своё презрение никчёмным познаниям Блонди в процессе деторождения.
— Он зачал меня и выносил в своём бедре. А когда мне пора было на свет божий, он снова разрезал бердо и так я появился.
— Одна история восхитительнее другой.
— Ты что, не веришь мне? — в темноте блеснули глаза деда.
— Верю, конечно, отец, верю, просто ещё не такой мудрый, как вы, — сказал Блонди, решив не доставать сумасшедшего.
Старик удовлетворённо покивал и успокоился.
— Хороший ты молодой человек.
Он завозился в своём углу, затем поднялся и подошёл к Блонди, держа что-то в протянутой руке.
— Что это за штука?
— Алмаз.
— Вот как? Откуда же он у тебя?
— Этот алмаз мой отец тридцать лет хранил у себя в заднице, — сказал старик. — Когда же он отдал богам душу, тогда я хранил этот камень тридцать лет у себя в заднице. А теперь он твой, сынок.
Дед протянул камень Блонди.
— Фу, боги, убери его от меня, да я его трогать не хочу.
— Ты что, балбес? Это бесценный дар!
— Да зачем вы его в задницах-то хранили?
— А где ещё, балбес? — разозлился старик. — Хочешь, чтобы охранники обыскали нас и нашли камень? Вот уж дудки, мой отец был умён и хитёр, он такого не допустил бы.
— Да что вас, в самом деле, каждый день что ли обыскивали? Ну, подержал денёк, другой, раз обыскали, нету ничего, зачем им каждый день-то у вас по карманам шастать? Тебя сколько раз за всё это время обыскивали?
Старик часто заморгал и поднял голову к потолку, силясь припомнить.