Балканский рубеж
Шрифт:
– Ясна Благович. Красный Крест. Работала в Африке, потом в Боснии. Со всяким приходилось сталкиваться.
Медсестра чуть повела бровью:
– Здесь и без раненых оаковцев работы хватает. Везут и везут. Огнестрельные, осколочные, ожоги, баротравмы, контузии.
– Ветон работает в ночную смену, – сказал Слович. – Сегодня специально пришла пораньше, чтобы застать вас.
Ясна кивнула Ветон.
– Рада знакомству.
И уточнила у Словича:
– Я приступаю с утра?
– Да. Сегодня располагайтесь, осматривайтесь, отдыхайте.
Завотделением провел ее по лестнице наверх, где часть третьего этажа была отделена перегородкой под жилую зону для персонала. На натянутых лесках сушились халаты и белье, за открытой дверью в кухню светились голубым огоньки газовых плиток.
– Главврач разрешил выделить место под жилье, – объяснил Слович. – Хоть как-то удержать персонал. Раньше госпиталь был многопрофильный, в системе министерства обороны, современная аппаратура, лучшие врачи, хорошее финансирование. А сейчас только мое отделение и работает, все остальные перевели в Ниш.
Завотделением открыл одну из дверей, передал Ясне ключ:
– Если что, запасной в сейфе у главврача. Так что не теряйте.
– Постараюсь! Строгий?
Комната была маленькая и чистая. Ясна поставила чемодан на стул, осмотрелась. Слович остановился на пороге.
– В разумных пределах. Но к порядку относится ревностно. Для нашего хаотичного времени – самое то… Видите, здесь все есть, даже санузел отдельный. Погладить одежду, приготовить еду – в общих помещениях, разберетесь. В рекреации – телевизор, диваны. Коллектив сработавшийся. Надеюсь, все понравится.
Ясна показала на настенный календарь с логотипом «От сердец к сердцам».
– А это откуда? Доктор Штерн и к вам приезжает?
– Случалось! У нас истории болезней, медицинские карточки по всем военным частям Косовского округа. Серьезный человек, важное дело делает. Вы знакомы?
– Имела удовольствие. У меня даже ручка с логотипом есть.
Завотделением рассмеялся.
– Располагайтесь. Постельное белье и рабочую одежду получите у кастелянши в конце коридора. Всего доброго! Завтра в восемь жду в ординаторской.
Оставшись одна, Ясна задумчиво подошла к окну. От ворот госпиталя тянулся луг, вползал на холмы, упирался в черную линию леса. Бронетранспортер застыл перед центральным входом. Автоматчики прогуливались по углам парка и у центральных ворот. Армия на страже, потому что враг рядом. ОАК! Здесь, за дверью на втором этаже – и там, за больничной оградой. Возможно, совсем недалеко.
Ясна снова бросила взгляд на стену. Видимо, прошлый жилец уехал в самом начале войны – на календаре все еще был март. Так недавно и так невообразимо давно прилетел голос из темноты, и жизнь перевернулась с ног на голову, как будто и без того все не было запутанным…
«Ясна! Ясна Благович! – Незнакомый голос с русским акцентом звал из-за забора посреди ночи. – Ясна! Проснитесь! Андрей уезжает!»
Наспех одевшись, она схватила фонарик и выбежала во двор. За калиткой ждал русский
Как – «попрощаться»? Нельзя прощаться, не договорив! Нельзя расставаться на полуслове, на полувздохе, не объяснившись! Накануне Ясна сказала Шаталову о предстоящем отъезде в Косово, но это было совсем другое. Одно дело рассуждать о будущем расставании, и совсем другое – просто исчезнуть в один миг…
Офицер сел за руль сам, и они понеслись на аэродром. С каждым километром Ясна все четче понимала, насколько для нее важно – успеть. Она еще толком не знала Андрея, но легкое и светлое предчувствие похожести, сродства наполняло ее глубже и глубже.
Два бродяги. Бродяга-воин и бродяга-лекарь. Неважно, что служба и долг вот-вот растащат их прочь друг от друга. В ней нарастала иррациональная, искрящаяся, как шампанское, уверенность: как-то можно обойти все «но», что-нибудь придумать, чтобы снова и снова оказываться рядом, совсем рядом…
Перед безымянной речушкой, которой и на карте не сыщешь, они уперлись в хвост глухой пробки. Сто лет не чиненный мост не выдержал почему-то именно в этот день и час. Груженая австрийская фура передним колесом продавила дорожное покрытие, завалилась набок, рассыпала по мосту разноцветные упаковки.
Объезд занял на несколько минут больше, чем им было отведено. Еще не показался аэродром, а сверху низвергся низкий утробный рев турбин. Офицер остановил машину, и Ясна стояла на обочине, запрокинув голову, пока железная птица не превратилась в точку, а точка в ничто, в белесые полоски реактивного следа.
Это было так обидно, так несправедливо! Ясна удержалась от слез перед русским офицером только потому, что однажды уже сумела удержаться от слез при посторонних – в девяносто четвертом в Кигали, когда шла, оглушенная, по липким лужам среди изрубленных тел.
– Господин Стаут! Как представитель администрации Белого дома, считаете ли вы успешными прошедшие переговоры?
Этот конференц-зал Министерства иностранных дел не был рассчитан на такое количество журналистов. Разноцветные микрофоны российских и зарубежных новостных агентств почти загородили настольную подставку с двумя флажками – триколором и звездно-полосатым.
Советник президента США обворожительно улыбнулся, чуть щурясь от вспышек:
– Состоявшийся обмен мнениями дает повод для осторожного оптимизма…
В смежной с конференц-залом комнате был накрыт фуршет. Слова Стаута были прекрасно слышны и отсюда. В переводе с дипломатического на общечеловеческий сказанное не предвещало ничего хорошего.
Косарев подошел к Гладышеву:
– Что, бортанули с траншем?
В вопросе не было издевки, равно как и паники. Очевидное свершилось, только и всего.