Баллада о кулаке (сборник)

Олди Генри Лайон

— Давайте, давайте, Владимир! — спешит поддержать Ленчика Большой Босс. — Мне это тоже чертовски интересно. Берете меня в приемную комиссию?

Шемет оборачивается к Олегу и хитро ему подмигивает. Он еще сам не до конца понимает, что сейчас будет, но явно решил поучаствовать.

— Обещаю быть объективным и беспристрастным!

— Разумеется! — кивает ему Олег. — А ты чего стоишь?! — рявкает он неожиданно на Монаха. — Пять человек его ждут, а он тут из себя кисейную барышню строит! Санчин-дачи йой!

Ольга вздрагивает

от неожиданности, а Монах, не успев ничего толком сообразить, рефлекторно оказывается в требуемой позиции. И только после этого до него доходит: он снова попался, снова принял навязанные ему условия.

Отступить? превратить все в шутку? сбежать?

Поздно.

— Не расползайся в стороны. «Три схватки» — стойка лодочников, а на Востоке лодки узенькие, — как бы между делом бросает ему Олег. — И борта не раскачивай: опрокинешься, утонешь. Мае-гери— х-хай!

Муть раздражения бурлит внутри Монаха. Копится, мало-помалу грозя перелиться через край, — и Володька пытается выплеснуть злость в движении.

Удар ногой отбрасывает штанину назад, обнажая широкую, смешно белую лодыжку.

Еще раз.

И еще.

Злости хватает, и от каждого удара ее становится только больше.

Некоторое время мой соавтор… э, нет, сейчас — сэнсей школы Годзю-рю! — скептически наблюдает за тем, как Монах остервенело пинает воздух. Олег стоит к нам спиной, выйдя чуть вперед, но даже эта спина красноречиво излучает сплошной скепсис.

— Хоть бы колено не вкручивал, — оборачивается ко мне Ленчик, кивая на усердствующего Монаха.

— Ага. Скоро вывихнет, — с готовностью развиваю его мысль я.

Говорим мы громко, не стесняясь, так что Монах наверняка все слышит. При других обстоятельствах ни мне, ни Ленчику и в голову не пришло бы давать подобные комментарии, да еще вслух. Этика школы. А если б и пришло — тут же обоим влетело бы по первое число. Несмотря на то, что все мы — друзья, а Ленчик еще и инструктор. Но сейчас Олег явно собрался довести Монаха до белого каления. Я еще не вполне понимаю, что будет дальше, но раз сэнсей решил действовать именно так, наше дело — ему помочь. Вот мы и помогаем, в меру, так сказать, возможностей. Языком. Тут только главное — не переборщить.

— М-да, не особо впечатляет, честно говоря…

Это Большой Босс. Небось думает: мы заранее договорились. Вот только мы и сами не очень-то понимаем замысел Олега. А зная его как облупленного, я сильно подозреваю: он и сам его не до конца понимает. «Потому что интуиция» — и вперед!

Ну что ж, попробуем.

Потому что интуиция.

— Достаточно. Сокуто-гери— х-хай!

Похоже, все требования сознательно строятся на ударах ногами. Самое больное место Монаха: коренастому сорокадвухлетнему мужичку почему-то всегда снились по ночам лавры высоких «ногастых» киноактеров.

О чем Олег прекрасно знает.

— Нет, мух так отгонять, конечно, можно…

Когда Ленчик хочет, он превращается в удивительную язву. Только случается такое крайне редко.

Например,

сейчас.

Краешком глаза кошусь на Ольгу. На лице девушки — недоумение пополам с обидой: «Ну зачем вы над человеком издеваетесь?!» Надо, Оленька, надо! Мы б и рады по-другому — да не выходит.

— Ладно. С этим понятно. — По тону Олега не составляет труда догадаться, чтоему понятно.

Монах запыхался, побагровел — и не только от того, что переусердствовал в пинании воздуха, забывая этим самым воздухом дышать, хотя бы время от времени. Неприятно чувствовать себя выставленным на посмешище; еще неприятнее сознавать, что большинство ехидных замечаний вполне справедливо.

Я поначалу тоже таким был… ох и был!

— Гекусай-дай-ката. Первая, по моему счету. Ичи! Ни! Сан!..

Читал где-то: японский язык по произношению близок к русскому. Врут, наверное. Или не врут. Какая разница?… ичи-ни-сан-ши-го, вышел зайчик погулять, вдруг охотник выбегает, прямо в зайчика кекоми-сокуто-гери— киа-а-а-ай!..

Это я так, от нервов, пока Монах танцует.

— Вперед не заваливайся. Так… Ш-ши! Го! Р-року!Ниже, ниже стоечку… Вес — на обе ноги. Ш-шичи! Х-хачи! Кю! Дзю!Не торопись…

Монах закончил. Поклонился — коротко, небрежно, словно одолжение сделал! — и остался стоять. Тяжело дыша и стараясь глядеть мимо.

Мимо всех.

— Ну а теперь — дзю-кумитэ. Свободный, так сказать, спарринг. Или устал?

Монах хмуро косится на Олега. Молчит. Он, конечно, не дурак, он прекрасно понимает: тут что-то не так. После сумасшествия последних дней предлагать ему (ему, убийце Дагласа Деджа, ходячему моргу!)…

Нет, молчит.

А мне померещилось: сейчас откажется и сядет.

— Олежа, давай я с ним поработаю.

Ленчик встает, но сэнсей коротко машет ему:

— У тебя рука в лубке. Я сам.

— Может, не надо?.. — Не на шутку встревоженная Ольга делает слабую попытку остановить события. Но все тот же Ленчик оборачивается к ней:

— Ольга, пожалуйста, не вмешивайтесь.

— Зашибу ведь, сэнсей. Ты, знаешь… ты подумай, ладно?! — зло цедит Монах сквозь зубы.

— Если зашибешь, сам к тебе в ученики пойду. — Олег безмятежно смотрит на Монаха, и тот не выдерживает, отводит взгляд. — Димыч, подержи очки.

Пыльные зеркала надо протирать. Но особое очарование в том, чтобы добраться до какого-нибудь старинного зеркала в резной дубовой раме, погребенного на чердаке с незапамятных времен, когда тебя самого, быть может, еще и на свете не было. На свете? На свету? Пыль на таком зеркале лежит толстым мохнатым слоем, и зеркало не отражает ничего. Ты берешь чуть влажную тряпку и начинаешь аккуратно убирать этот серый бархат.