Баловни судьбы
Шрифт:
— А что ребята собирались делать с краденым? — спросил Стур, откинувшись на спинку кресла. — Он сказал?
— Нет, — вздохнул Элг. — У меня такое впечатление, что они крадут ради самого процесса. Еркер не знает перекупщиков и не мог объяснить, как они собирались обратить украденное в деньги. Да и тратить деньги им особенно не на что.
Он покачал головой.
— Мальчишки взломали замок и совершили кражу просто потому, что так делают другие... Им, мол, можно, а мы что, хуже...
— Родители давали ему деньги, — заметил Карлссон.
— А двое других? Где их искать? Имеете вы представление?
—
— Родители Ваденшё знают тех двоих?
— Да, — сказал Карлссон. — Это школьные товарищи Еркера. У отца Руне магазин телевизоров на Родхюсгатан, а Мальм — это Эрнфрид Мальм...
Стур помрачнел.
— Глава городского лесопаркового хозяйства, — сказал он глухо.
— Да. И принадлежит к молитвенному дому Святой Троицы, как и Ваденшё и Эдвалл...
— Дети из порядочных семей... — сказал Валл. — Из хороших домов...
— Еркер говорит, — продолжал Элг, — это уже четвертый раз, когда они взломали и ограбили квартиру... Все три семьи живут в Нюхеме.
— Но почему они этим занимаются? Что они крадут и куда девают краденое? — спросил Маттиассон. Вид у него был удрученный и озабоченный.
— Все, что крадут, они оставляют себе, — сказал Карлссон. — А берут они деньги, украшения, разные мелочи... Никаких телевизоров или магнитофонов и прочих крупных предметов... Впрочем, один магнитофон был...
— Деньги они, конечно, тратят, — кивнул Валл. — Это понятно. Но на что? Может, покупают наркотики?
— Нет, если верить Еркеру. Сигареты и сладости. Они и лазят в первую очередь за деньгами.
— Ты, кажется, сказал, что родители дают им деньги, — напомнил Стур.
— Конечно... Но, черт возьми!.. Кто может сказать, сколько человеку нужно денег? Нет предела его желаниям. Независимо от возраста...
— Хм...
— Но, — продолжал Элг, немного подумав. — В известном смысле... вопреки всему у меня создалось впечатление, что кража со взломом была в какой-то степени испытанием мужества, попыткой самоутверждения.
— А затем он украл велосипед, поехал в Кальбадхюсет, забрался в кабинку и заперся на ключ.
— Он мог захлебнуться блевотиной, если бы не лежал на животе, — сказал Стур.
— Он все еще плакал, когда мы уходили, — сказал Элг. — Тут как раз появились родители. Он прижался к матери и рыдал, а она бормотала, что все, мол, образуется...
— А отец опустился на колени и стал молиться, — сказал Карлссон, задумчиво потирая подбородок. — Черт знает что!..
— Да, — вздохнул Стур, вставая. — Теперь надо срочно найти тех двоих. Элг и Карлссон, вы оба займетесь этим, как его?
— Эдваллом, — подсказал Карлссон.
— Да... А Ульф и Валл возьмут на себя другого...
— Мальма, — сказал Валл.
— Да...
А сам я, думал Стур, останусь сидеть, где сидел. В большинстве случаев он так и делал: посылал людей, а сам сидел и ждал результатов. В большинстве случаев так и было. Но справедливости ради надо сказать, что не всегда.
28
Они ехали в двух машинах — «фольксвагене» и «вольво». Ехали мимо старого стадиона, где прежде химмельсхольмцы в зимнее время толпились на трибунах, болея
В машине было жарко, как в печке, и пришлось опустить стекла. Миновав бензозаправочную станцию, где персонал расхаживал в плавках, они пересекли железнодорожное полотно и поехали мимо зеленых газонов и раскидистых деревьев, мимо цветущих фруктовых садов и залитых солнцем дворов. Вот наконец и Нюхем.
Поставив машины, они вышли и направились в бетонно-асфальтовый двор. В песочницах играли дети. Самые маленькие бегали голышом, многие были совершенно бронзовые от загара. Матери курили, болтали, вязали, читали газеты. Они сидели на скамейках вокруг песочниц, словно выставившись напоказ. Две или три женщины, видимо, только что вымыли волосы, голова у одной из-за папильоток смахивала на ежа. Большинство было в коротких юбках, с загорелыми ногами. Некоторые сидели в одних бюстгальтерах. А на одной были только трусики бикини, даже лифчика она не надела. Никто на это не обращал внимания. Разговаривали они тихо, никто радостно не смеялся, ни одна не выглядела по-настоящему веселой.
Полицейские кивнули друг другу, Карлссон с Элгом зашагали к одному подъезду, а Валл и Маттиассон — к другому.
Маттиассон придержал дверь, и Валл вошел первым, На внутренней стороне двери висел список жильцов, и Валл установил, что Мальмы живут на четвертом этаже. Они поднялись в лифте. Маттиассон нажал кнопку звонка. Дверь тут же открылась, на пороге стояла женщина.
Валл открыл было рот, но Маттиассон опередил его.
— Мир тебе, — сказал он.
— Мир, — отозвалась женщина. — А, это ты?
— Да, — серьезно ответил Маттиассон. — Что, Хенрик дома?
— У себя в комнате. А зачем он тебе?
Маттиассон замялся и опустил глаза.
— Он согрешил, — объяснил он.
Валл, наморщив лоб, с удивлением смотрел на коллегу. Ему в голову не приходило, что Маттиассон верующий. Впрочем, не так уж много он знал об Ульфе Маттиассоне. Да и никто в уголовном розыске этого не знал.
И не потому только, что Маттиассон был такой неприметный, бесцветный, безликий во всех своих проявлениях. Одевался он предпочтительно в старомодные коричневые брюки и пожелтевшую от времени белую нейлоновую рубашку. И не потому, что у него было круглое лицо, черты которого невозможно запомнить, и вечно заросший подбородок. Просто он был никакой. О себе говорил неохотно и редко интересовался чужими делами.
Короче говоря, Маттиассон принадлежал к тому типу людей, о которых особенно не думаешь. Знаешь, что они существуют, работают бок о бок с тобой. Безымянный рабочий муравей, молчаливое и даже мрачноватое, замкнутое, серое существо.
— Что он натворил? — встревожилась мать.
— Можно нам войти?
— Да, конечно, конечно...
— Это Сикстен Валл, мой коллега.
Валл и фру Мальм пожали друг другу руки, и полицейские вошли в переднюю.
Через восемь минут они снова вышли, на этот раз вместе с мальчиком и его матерью. Мать плакала и хлюпала носом. Мальчик молчал, стараясь казаться равнодушным. У Маттиассона был измученный вид. Валл шел последним и удивлялся про себя, как гладко все сошло. Без трагедии, правда, с обилием материнских слез. С изысканным обменом любезностями между Маттиассоном и мамашей.