Балтийцы идут на штурм! (c иллюстрациями)

Ховрин Николай Александрович

Вечером, поужинав, мы с Анатолием Железняковым уже собирались лечь спать, как нас неожиданно пригласили в штаб Петроградского округа. Антонов-Овсеенко проинформировал, что в Москве идут тяжелые бои. Кремль еще не взят восставшими.

[166]

— На помощь москвичам решено послать отряд моряков, — сказал Антонов-Овсеенко. — Сформировать его поручается вам, товарищ Ховрин...

Я сразу же приступил к делу. Во 2-й Балтийский экипаж, в Кронштадт, на корабли полетели распоряжения о выделении надежных ребят. Первым в отряд попросился Эйжен Августович Берг,

а к утру 2 ноября в его составе насчитывалось уже несколько сот человек.

Командиром отряда был назначен Ф. Ф. Раскольников, комиссаром стал я, а начальником штаба — А. Ф. Ильин-Женевский.

[167]

ЗА ВЛАСТЬ СОВЕТОВ

Колеса деловито стучали на стыках. За окнами в чернильной темноте осенней ночи время от времени вспыхивали оранжевые россыпи искр. Желтые язычки пламени свечей слегка подрагивали за грязными стеклами фонарей, разливая по вагону зыбкий тусклый свет. Неясные блики играли на стволах сложенных на лавках винтовок, на круглых боках бутылочных гранат.

Несмотря на поздний час, в штабном вагоне никто не спал. Да и в соседних тоже, видимо, бодрствовали. Иногда, перекрывая шум идущего поезда, до нас доносились звуки веселой песни.

Матросский эшелон шел на Москву головным. Следом за ним двигались составы с солдатами 428-го Лодейнопольского полка и путиловские бронеплощадки с красногвардейцами. Командовал всеми этими силами К. С. Еремеев — член Петроградского военно-революционного комитета. Почти всю дорогу он, не переставая, дымил зажатой в зубах короткой трубкой. Такого завзятого курильщика мне еще не приходилось встречать.

К. С. Еремеев

В пролетах между станциями наши составы шли хорошо. Зато на остановках нас подолгу задерживали. Мы подозревали, что имеем дело с саботажем железнодорожных чиновников, однако доказать ничем не могли.

На станции Тосно Еремееву передали телеграмму. В ней сообщалось, что впереди нас в сторону Москвы движется неизвестный бронепоезд. Еремеев недоуменно пожал плечами:

— Непонятно. Из Петрограда никаких бронепоездов Военно-революционный комитет не отправлял. Откуда он мог взяться?

После короткого совещания на платформе решили дать депешу на ближайшую от нас Окуловку с требованием задержать неизвестный бронепоезд. Когда туда прибыли, там его не оказалось: железнодорожники не осмелились остановить бронированную крепость. Они лишь рассказали, что в ней — ударники, которые обстреливали красногвардей-

[168]

цев и матросов в боях под Гатчиной и Царским Селом. После того как красновцы капитулировали, бронепоезд, обойдя Петроград по ветке, вышел на Николаевскую дорогу.

Мы качали преследовать его. В Бологое прибыли, когда уже стемнело. И тут настичь противника не удалось. Он свернул на Полоцкую ветку. Видимо, направился к Западному фронту. В нашем штабе уже хотели махнуть на это дело рукой, но узнали, что солдаты с артиллерийских

складов, расположенных вблизи станции Куженкино, разобрали рельсы и теперь бронепоезду некуда деваться.

— Придется нам несколько задержаться, — сказал командир нашего отряда, — просто обидно будет, если упустим.

Еремеев дал согласие на эту операцию. Бронеплощадки с морскими орудиями и матросский эшелон перевели на Полоцкую ветку. В кромешной темноте двинулись дальше. Когда, по нашим расчетам, неприятель должен был быть уже близко, состав остановился, моряки высыпали на землю. Вперед выслали разведку.

Вскоре бронепоезд был обнаружен, и оказалось, что команда его сбежала. Теперь он уже находился в наших руках. На нем было две пушки во вращающихся башнях и шестнадцать пулеметов, установленных по бортам. Внутри мы обнаружили. изрядный запас патронов и снарядов, несколько ящиков с гранатами-лимонками.

Матросам очень пришлись по душе трофейные гранаты. До этого они имели дело только с гранатами бутылочного типа, а теперь, увидев удобные, по руке, лимонки, набили ими карманы, а некоторые — даже вещевые мешки. Поначалу командование отряда не возражало против этого увлечения, пока не произошел трагический случай (это было уже в Москве).

Один из моряков нечаянно выдернул предохранительную чеку. Ему крикнули, чтобы он отбросил гранату в сторону, но он замешкался и был убит взрывом. После этого происшествия штаб отдал приказ сдать все лимонки.

Среди прочих трофеев матросы обнаружили изумительной красоты шашку в серебряных ножнах. Делавший ее мастер вырезал на конце эфеса голову коня. Ножны покрывала тонкая чеканка. Долго любовались мы этим оружием. Кто-то предложил подарить его командиру отряда. Тот сначала смущенно отнекивался, потом все же принял.

Захваченный бронепоезд укомплектовали личным составом и поставили впереди эшелонов. Вернувшись в Бологое, взяли курс на Москву. На этот раз ехали без приключений.

[169]

Прибыли на Николаевский (ныне Ленинградский) вокзал глубокой ночью. Еще в пути узнали, что революция в Москве победила и власть перешла в руки Совета. Еремеев, несмотря на поздний час, отправился в Московский ревком, приказав нам ждать его в составах.

После его отъезда Железняков отпросился в город. Он был родом из Москвы, здесь жили его мать и родные. Он и меня уговорил пойти вместе с ним. Командир не возражал против этого, и мы отправились пешком в Марьину рощу. Анатолий уверял, что это совсем недалеко. На самом же деле мы потратили часа два, пока добрались до дома, где жила его семья.

Над Москвой только забрезжил рассвет, когда Анатолий громким стуком разбудил всех домочадцев. Радости родных не было предела. Нас усадили за стол, быстро вскипятили чайник. Все время, пока мы чаевничали, мать не сводила с Анатолия глаз, с жадным вниманием ловила каждое его слово. А младший братишка Железнякова и двое его племянников возились в углу, примеряя нашу боевую амуницию.

Пробыли мы у родных Железнякова совсем недолго, потому что время нашего «отпуска» уже истекло. Но и этот короткий визит произвел на меня большое впечатление. Приятно было посидеть в домашней обстановке, о которой мы уже стали забывать.