Балтийская Регата
Шрифт:
Первыми вымирали подростки от 14 до 16 лет, быстро растущий, мужающий организм не справлялся со стрессом голода. Маленькие дети превратились в старичков, а цветущие девушки 17 лет в старушек. В конце ноября нормы в очередной раз снизили, теперь и работающие получали меньше, чем положено для поддержания жизни организмом. Но это был еще не предел ужаса. На момент установления блокады в Ленинграде было 2,5 миллиона жителей и около 700 тысяч эвакуированных, точной цифры до сих пор не знает никто. Все эти люди элементарно хотели есть, кушать, жевать, быть хоть на минутку сытыми.
Но
Были съедены все домашние животные и все крысы в городе, переловлены все птицы. Практически весь зоопарк был съеден, но не работниками или жителями, а начальством. Остался и выжил бегемот, шкуру которого постоянно поливали умирающие от голода служители зоопарка, таская на себе воду вёдрами из Невы. Но Ленинград держался.
Самой страшной песней того времени была песня о Сталине. Вслед за объявлением воздушной тревоги её включали по ретрансляции. Дети, слыша этот мотив, бились в истерике и страшно пугались. Вспомните этих детей, господа товарищи, когда видите, как по приказу ленинградца бульдозеры закапывают еду на мусорных полигонах сегодня. Еду в Ленинграде ещё долго после войны нельзя было ругать. Можно было отказаться, но говорить что-то типа «Я не стану есть эту гадость!» было совсем не камильфо, господа товарищи, совершенно.
Теперь в любую свободную минуту Банщик представлял себе ту страшную черту горизонта, что не справилась со своим предназначением и не удержала серое небо Балтики, которое и упало ему на голову и плечи. Он когда-то в детстве читал про пепел Клааса. И сегодня пепел всей его семьи стучался в его сердце и взывал о справедливой мести.
Конечно он знал о том, чем жил Ленинград сегодня, но одно дело знать, оставаясь пока сытым, и другое самому видеть. Оторванность от мира всё-же давала о себе знать.
14 ноября в нарушении всех циркуляров и приказов, прямо запрещающих использованье курсантов где бы то, ни было, кроме учебы, девять штурманов, в числе которых был и Банщик, получили приказ командира курсов взять недельный запас продовольствия, белые маскхалаты, лыжи, по одному шлюпочному магнитному компасу, и пешем порядком следовать на юг в распоряжение 88-го мостостроительного батальона в Осиновце. В батальоне им был зачитан приказ начальника тыла Ленинградского фронта о постройке военной автомобильной дороги номер 101 (102) по льду Ладоги от Осиновца до маяка Кареджи.
Весь батальон разбивался на девять отрядов. К отрядам временно приписывались девять штурманов и девять гидрографов. Задача была найти лёд толщиной достаточной для постройки военной автомобильной дороги. На Ленинград уже работали электрический кабель и топливо провод, проложенные по дну Ладоги от Кареджи до станции Ладожское озеро.
К вечеру задуло с востока почти пургой, и отряды лыжников ступили на обманчивую гладь озёрного льда.
Как же обрадовался Банщик маленькому брату своего буксирного друга — компаса, шлюпочному компасу. У него была даже подсветка масляной лампы. Он шёл во главе своей группы, гидролог и солдаты били лунки, постоянно замеряя толщину льда, а он прокладывал путь на Кобону и Лаврово, огибая с севера острова Зеленцы. Ветер дул довольно сильный и холод был ужасающий.
Его, кроме движения, согревал фитилек подсветки компаса. Сам компас представлял собой что-то типа детского ведёрка, внутри которого находилась подвеска, на которой и крепился собственно компас, резервуар, заполненный жидкостью из раствора буры в спирте, в жидкости плавала картушка с прикреплёнными магнитами, разделенная делениями на градусы и румбы, опирающаяся своим центром на тонкую вертикальную иглу. К самому ведерку крепилась лампа подсветки и всё закрывалось полукруглой крышкой со стеклом оконца со стороны штурмана. К ведёрку прицепили ремешок, который повесил на свою шею Банщик под белый маскхалат.
Идти предстояло более 30 километров осторожно, чтобы не упасть или не провалится под лед, опасаясь врагов с юга. Группы расходились немного к востоку-северо-востоку веером. Вскоре группа Банщика шла уже не видя соседей. К утру они, продрогшие, казалось навсегда, до самых костей, вышли к селению Кобона, где уже прямо на земле, иногда под дощатыми тентами, а иногда просто под брезентом или даже вовсе без укрытия стояли штабеля еды, снарядов, патронов, вещёвки и прочего нужного войне и людям Ленинграда добра. Неподалеку стоял эшелон под разгрузкой и сотни людей в военной форме и в гражданской одежде, как муравьи или рабы далёкого и жаркого Египта, таскали бесконечные грузы на берег Ладоги. Ни одна другая группа до восточного берега не дошла.
Передав кроки интендантам и мостостроителям на восточном берегу, следующей ночью, группа пошла назад. Опасение вызывала толщина льда к северу от островов Зеленцы, где ещё наблюдалась подвижка льда. Обратно группа добралась утром. Как только командир доложил о найденной трассе и сдал кроки, колонна из семи автомашин двинулась с восточного берега на западный и пропала. На следующий день пошла вторая подобная колонна и тоже пропала. Было решено 18-го ноября выслать с колонной опять группу Банщика.
Утром 18-го они отправились на восточный берег, где погрузились на сани конного обоза, без отдыха, вечером того-же дня. В первых санях сидел Банщик и они медленно двинулись на западный берег, оставляя каждые 5 километров группу заслона и обслуживанья дороги, прокладывая телефонный кабель прямо по льду озера. Все дни мела поземка и погода была на грани пурги. К позднему вечеру конный обоз с разведкой 88-го мостостроительного батальона прибыл на западный берег Ладоги. Но только 21 ноября в Осиновец прибыл первый конный обоз с 63 тонны муки. Для понимания ситуации вы должны знать, что Ленинграду было необходимо 1100 тонн муки в сутки.