Балтийская Регата
Шрифт:
Долго ли коротко ли шла обкатка молодого бойца шагистикой, о том история умалчивает, а только оказался парень как витязь на перепутье перед выбором идти в армию или во флот и честно отдать Родине лучшие годы своей жизни, или идти на ускоренные курсы штурманов вспомогательного флота в Ломоносове. Он согласился на второе. Ускоренные курсы, конечно, не полновесное училище, но и не армия в сапогах или обмотках. Опять шагистика, наряды на кухню, но тут уж малец был к этому готов и морально, а более того, физически. Как-никак он на предыдущем месте скинул пятнадцать килограмм живого веса за две-три недели, а значит научился ценить время быстротекущей жизни.
Через два года он был выплюнут в море жизни младшим лейтенантом
К концу первого месяца службы вся его романтика и непреодолимый зуд приключений нашли выход… в обычной бане.
Вы все, конечно, помните Кронштадтскую баню восьмидесятых годов прошлого века. Этот четырехэтажный дворец помывки и бассейнов, кладезь парилок и саун. Так вот этого великолепия в начале сороковых ещё и в помине не было. Была банька в старом равелине, название которого стёрлось из моей памяти как сон, как утренний туман, как пар в очередной парилке. Вот туда он и стал постоянно наведываться в любую свободную минутку, беря с собой одного краснофлотца или моториста.
Но тут грянула война. Подлая, нежданная и совершенно непредсказуемая. Где-то лилась потоками кровь, оставались в окружении миллионы солдат, вплоть до генералов, а на буксире?… все шло своим чередом. Никакого вооружения буксир не имел и в проекте оное для него не предусматривалось вовсе. Поэтому Банщику выдали пистолет ТТ, а матросам и мотористу по трехлинейке. Матросам оное оружие ещё было куда разместить, а вот мотористу пришлось подвесить его на подволок и то с риском в дальнейшем выколоть себе глаз, либо напороться на штык своей, так скажем, попой, не побоимся этого слова. Он, этот самый моторист, и так чуть ли не ползал в своем кромешном машинном отделении.
Правда спохватилось командованье быстро и уже на десятый день Великой войны сварщики наварили трубу позади брашпиля, что слабосильно тягает туда-сюда якорь, и впереди рубки, обозвав это произведение пышным словом турель. На борт прислали ещё одного краснофлотца-пулемётчика с какой-то хреновиной, сверху на которой был нахлобучен диск с патронами. Хреновину спрятали, с риском для жизни, в рубке, куда и скрывался пулемётчик, ибо для него на палубе, особенно в период работы буксира, места реально не было.
В идеале, если дредноут супостата появится на горизонте, пулеметчик должен был принять бой, вытащив свою железяку из рубки и водрузив её на турель. Если сказать про самолеты, то это суперорудие пролетариата, могло оборонять буксир только с передней полусферы и то не полностью, особенно если с треклятым брашпилем кто-то работал, выбирая или отдавая якорь. Стрелять же в рубку и в командира в ней, это уже полный моветон, господа товарищи, караемый военным трибуналом.
Все так и крутилось по не многу, не взирая на войну, и прочие всемирные беды. Буксирчик мотало туда-сюда по бескрайним портовым водам, а Банщик периодически мылся и в парилке бани представлял себе далекое тропическое море, песчаный остров с пальмой, как в соседнем ресторане, и прекрасную мулатку, подозрительно походившую на официантку командирской столовой порта Клавку Перебейнос. Тропический рай напополам с суровой правдой жизни продолжался ровно до дня первого налёта супостата на непреступную крепость
В этот день, забрав с собой двух краснофлотцев, и оставив на борту буксира пулемётчика и моториста, Банщик пошел в баню, предвкушая парок в парилке и нежные прикасания веника ко всем немытым частям тела. И вот в это самое время налетели басурмане на крепость.
К моменту атаки немецких «Штук», разбуженный сиренами воздушной тревоги, пулемётчик уже водрузил свой ундервуд на турель, а моторист уже завёл двигатель. Большего они сделать в своей жизни ничего не успели ввиду попадания первой-же средней авиабомбы как раз в центр буксира. Моментально и пулемётчик, и моторист вместе с машиной, брашпилем и всем буксиром были распылены по акватории порта, а у причальной стенки остались только обрывки двух швартовых. Мачта же с гордо реющим военно-морским флагом отлетела метров на семьдесят от места взрыва и воткнулась, распугав голубей, почти вертикально в податливую землю одного из скверов или клумб. Странное дело, но флаг так и остался гордо реять на гафеле, закопчённый дымом блиц пожара и пробитый почти по середине осколком толи бомбы, а толи брашпиля буксира. Когда остатки команды гордого буксира, в самом настоящем мыле и не смытой пене, бегом прибыли к месту швартовки корабля всё уже было кончено.
В итоге этого эпохального события Балтфлот лишился одного портового буксира и двух человек пропавшими без вести. В похоронках так и было записано «пропал без вести», что неумолимо лишало родных погибших в бою краснофлотцев и так очень скромного денежного содержания, мало этого, записывало их в графу «члены семьи врага народа». Но это давало призрачный шанс и надежду матерям увидеть своих сыновей в будущем. Банщик лишился своего корвета, но так как флаг на гафеле мачты ещё долго развивался по ветру, пугая ворон и чаек, комиссаром базы было решено этот бой считать героическим. Двум краснофлотцам и Банщику даже выписали представления к медалям «За отвагу», но подлые штабисты, не нюхавшие пороха в своих штабах, конечно, подменили его другим. Многотиражка флота «Балтийская Правда» рассказала о героическом бое буксира против эскадрильи Люфтвафе и его храбром командире. Через некоторое время Банщика наградили медалью «За боевые заслуги», а остаткам экипажа нового «Варяга» объявили благодарность. На этом дело и кончилось. Мачту отнесли на металлолом, а флаг отправили в музей флота, где вы можете его увидеть до сих пор «в живую» рядом с репликой Знамени Победы.
Итогами первого боевого крещения Банщика стали непоколебимая вера в целительные свойства русской бани и парилки, в частности, а также беды войны, обрушившие на его голову со всей идиотской силой невзгоды бездомного. Надо сказать, что если краснофлотцам было выделено место в спальном корпусе, как называлась обычная казарма в бесчисленных равелинах и казематах крепости, ввиду полной невозможности выделения спальных мест на борту буксира в силу форсмажорной тесноты на борту последнего, то Банщик жил, или существовал, как кому нравится, в прекрасной каюте капитана общей площадью два квадратных метра через переборку от гальюна и через соседнюю переборку от камбуза. И то, и другое помещения были не больше, чем по одному квадратному метру, но ключевое слово в этой печальной повести всё же именно были, нет не так, а БЫЛИ. Так будет вернее.
С героической гибелью буксира погибла не только сама каюта и гальюн с камбузом, но и одежда, еда и небольшие денежные накопления младшего лейтенанта. И, если с отсутствием гальюна и даже камбуза можно было как-то мириться, то с отсутствием чистой одежды и денег мириться было совершенно невозможно. Хорошо, что он взял с собой в баню предмет его особой гордости, офицерский ТТ и очень жалко, что он не взял с собой магнитный компас — единственную вещь, которая связывала его с довоенной специализацией.