Бальзак без маски

Сиприо Пьер

МНОГО ХОРОШЕГО И МНОГО ПЛОХОГО

В 1850–1851 годах проблемы творческого наследия Бальзака отступили на второй план перед угрозой ипотеки, нависшей над имуществом детей Евы Ганской в Польше.

Пять месяцев спустя после смерти Бальзака Ева осознала, что напрасно поспешила покинуть Верховню, не дождавшись ответа царя на свое прошение, в котором она выражала желание оставить все детям в обмен на пожизненную ренту. «Выходите замуж, если хотите, но ничего не вывозите с собой», — повелел передать царь своей подданной в июле 1849 года. «Отказ от наследства» исключал пожизненную ренту. Если граф Мнишек и его жена начнут выплачивать ренту Еве, их земли могут быть конфискованы.

Ева написала графу Орлову, дипломатическому советнику царя, длинное прошение:

«Через

три месяца после моего приезда в Париж меня постигло глубокое горе. Я потеряла мужа. Это была невосполнимая утрата не только для меня, так спешившей воссоединиться с ним, но и для Франции, и для Европы. Он задумал написать книгу, разоблачающую зловредные доктрины, которые вот уже столько лет подтачивают устои социального строя… Господин де Бальзак всегда ставил перед собой портрет Императора. Он говорил, что созерцание столь выдающегося лица вдохновляет его. Как могла я справиться со столь непосильным горем? Как могла я проснуться без него утром этого чудовищного дня, одинокая и покинутая на чужедальней стороне? Одному Господу Богу это ведомо. Одно время я намеревалась возвратиться в Россию, но разве мне это удалось бы? Я до сих пор не знаю, не лишило ли меня мое замужество права когда-либо вернуться на родину. Впрочем, в Париже мне предстоит разобраться в весьма запутанных наследственных делах. Следовательно, мне придется остаться. Мне придется остаться главным образом для того, чтобы не потерять права быть погребенной подле моего мужа, который ждет меня… Простите меня, господин граф, за столь длинное послание. Прошу Вас усмотреть в нем лишь глас отчаявшегося сердца и жизни, отмеченной печатью смерти. Я, несомненно, вскоре отойду в лучший, нежели этот, мир, и страдания, которые я претерпела на земле, возможно, предоставят мне право молить за Вас более могущественного повелителя, чем тот, кому вы служите так, как мне хотелось бы служить Тому, Кто меня ожидает. Я настолько привыкла обращаться к всемогуществу небес, что прониклась определенным доверием к земному всемогуществу…» [58]

58

Полный текст этого письма опубликован Роже Пьерро в: Бальзак. Корреспонденция. Изд. Гарнье. Т. V. С. 736–738.

Юридическую процедуру 1850 года повлекла за собой недоброжелательность младшего брата Евы Ганской, который воспользовался влиянием графа Орлова, чтобы завладеть наследством. Этот родственник Ганской приходился графу Орлову тестем. Именно ему супруги Мнишек продали Верховню.

Как и во всяком супружестве, Ева и Оноре принесли друг другу много хорошего и много плохого. Их объединили болезнь и финансовое разорение. Ева Ганская, безусловно, облегчила бы себе жизнь, выйдя замуж за высокопоставленного русского чиновника.

Еву и Бальзака объединили и даже приковали друг к другу первые же два ее письма, адресованные писателю, в которых проявилось огромное сходство в образе их чувств, мыслей и манере изливать душу. В Еве и Бальзаке есть что-то от бесконечности.

Она жила в мире богатых и скучала. Бальзак распахнул перед ней двери в мир богов.

«КРЕСТЬЯНЕ»

Нашу книгу, начатую с повествования о деревенском мальчике Бернаре-Франсуа Бальса, уместно закончить описанием нравов деревни, воспроизведенных Бальзаком в «Крестьянах». Крестьяне, живущие на жестоко оспариваемых землях, столь же свирепы, как и персонажи «Парижских тайн» Эжена Сю.

7 июля 1848 года Бальзак сообщал Еве Ганской о «неслыханных кровавых беспорядках. Деревня взбунтуется в условленный срок».

Однако Июльская монархия была по своему умонастроению деревенской. Она поменяла цветок лилии на петуха. Она вывела деревню из изоляции. В распоряжении крестьян появились проселочные дороги, проложенные на средства коммун, большаки, построенные на средства департаментов. Они могли продавать свою продукцию или делать запасы. Современный инвентарь выставлялся на сельскохозяйственных выставках. Население с удовлетворением взирало на строительство

железных дорог, хотя вокруг предполагаемого маршрута шли долгие споры, поскольку каждый хотел, чтобы железнодорожное полотно обогнуло его земли и прошло по участку соседа. Во Франции стало меньше хижин и больше каменных домов с запирающимися на ключ дверьми, окнами и ставнями. Последние недороды столетия, случившиеся в 1845–1847 годах, повлекли за собой менее серьезные последствия для сельского населения, поскольку привели к повышению в среднем на 80 % цен на основные злаки: пшеницу, рожь, ячмень.

Закон 1844 года, обязавший получать разрешение на право охоты, не пользовался популярностью. Объездчик охотничьих угодий превратился в объект ненависти и травли. Лесной кодекс обходил стороной вопрос о вырубке лесов, но упразднял общинное пользование лесными богатствами. У Бальзака крестьяне занимаются поджигательством. В «Народе» (1846) Мишле жалеет «трудолюбивого и полуголодного крестьянина». «Наши скотоводы запрещают земледельцу есть мясо во имя интересов сельского хозяйства. Самый неквалифицированный рабочий ест белый хлеб, но тот, кто выращивает пшеницу, ест только черный. Они изготавливают вино, но пьет его город».

В ходе тщательной тридцатилетней работы бальзаковедов было установлено, что Бальзак все больше и больше хотел стать историком, прибегавшим к использованию художественных образов, чтобы заинтересовать, а иногда и напугать читающую публику.

Бальзак хотел создать роман-реку, вместившую в себя два потока — политический и экономический.

Таким образом, как мы уже видели, в 1835 году родилась идея создания «Крупного собственника», а в 1836-м — «Наследников Буаруж». Как доказала Мадлен Фаржо, «Урсула Мируэ» — прелюдия этого политического замысла, который со всем размахом должен был воплотиться в «Депутате от Арси» и «Крестьянах».

Под напором требований Локена, который хотел немедленно получить заказанную книгу, Бальзак отказался от своих планов. Он не мог написать «Депутата от Арси» на одном дыхании, как когда-то за одну ночь он написал «Онорину».

В «Депутате от Арси» речь должна была идти о приезде в Париж молодых именитых провинциалов, которые рвутся к власти, чтобы затем в новом качестве вернуться в родные края.

В еще одном произведении, обещанном Локену в 1842 году, «Хижина и дворец», показан раздел деревни изнутри, глазами крестьян. И эту книгу невозможно было бы написать за один присест. Тьерри Боден полагает, что Бальзак задумал этот роман еще в 1817 году. В те времена земельный вопрос будоражил общество. Будет ли земля принадлежать дворянству, возвращавшемуся из ссылки, духовенству, вновь открыто занимавшему свое место в обществе? Останется ли она собственностью тех, кто скупил государственное имущество? В принципе Хартия 1814 года гарантировала необратимость сделок, имевших место во время Революции. Но дворянство во всеуслышание выражало недовольство, а духовенство могло отказать «покупателям» в Святом причастии. Людовик XVIII не уступал. Он хотел быть «королем двух народов», неважно, из «бывших» они или якобинцы.

Карл X и Палата депутатов, избранная в 1824 году, намеревались возместить ущерб крупным землевладельцам из дворян, чьи земли были распроданы. Они должны были получить компенсацию в размере одного миллиарда франков. Но кто заплатит? Правительство решило снизить государственную ренту с 5 до 2 %. «Эта реституция станет последней язвой Революции», — заявил Карл X. Финансовый Париж наотрез отказался оплачивать урон, нанесенный землевладельцам, из средств парижских буржуа. В конце концов деньги изъяли из амортизационного фонда, то есть из Государственного казначейства.

Но ультраправые не были удовлетворены. Монархисты считали, что следовало бы поступить наоборот: выплатить компенсацию покупателям и вернуть земли эмигрантам.

Эта юридическая баталия предоставила крестьянам повод для выступлений и развязывания войны с соседями — в полном соответствии с поговоркой «Кто с землей, тот с войной».

В 1817 году Бальзак стал свидетелем этих беспорядков. Он гостил тогда у Луи де Вилле Ла-Фе. Этот придворный аббат, превратившийся в крупного землевладельца, навел в своем поместье порядок, что пришлось не по вкусу соседям-крестьянам.