Бальзам Авиценны

Веденеев Василий Владимирович

Решив не поддаваться мистическим настроениям, Федор Андреевич скинул мундир, снял походные темно-зеленые рейтузы, стянул с ног штиблеты и завалился на жесткую кровать.

Разбудил капитана рокот барабанов и хриплый зов трубы, нервно выпевавшей тревогу. За оконцем занимался серенький рассвет. На дворе громко топали сапогами солдаты и осипшими голосами выкрикивали команды офицеры. Лязгало железо, а со стороны степи доносился глухой гул. Что стряслось?

Готовность к любым неожиданностям и умение собираться

в считанные секунды Кутергину привили еще в кадетском корпусе. Он вскочил с постели, торопливо оделся, схватил шашку, приоткрыл дверь и осторожно выглянул: кто знает, какие тут заварились дела? Граница есть граница! На Кавказе капитан не раз слышал горскую пословицу: у осторожного сына мать не плачет раньше времени. Огорчать же свою матушку Федору Андреевичу не хотелось.

Он увидел строившихся на плацу солдат, тонкие дымки, поднимавшиеся от пальников в руках артиллеристов, стоявших наготове у орудий, и неприкаянно топтавшихся у крыльца Епифанова и Рогожина – они явно не знали, что делать: хватать ружье и привычно вставать в строй или… Капитан приказал им охранять имущество и вышел во двор. Следом выскочил взъерошенный фон Требин.

– Доброе утро, Федор Андреевич, – поздоровался он. – Почему тревога?

– Узнаем у коменданта. – Кутергин показал на Тученкова, занявшего наблюдательный пост рядом с артиллеристами.

Офицеры влезли по приставной деревянной лестнице на стену, и все стало ясно без слов – примерно в полуверсте от форта плотной массой гуляла по степи конница. Тучи пыли почти скрывали всадников. От топота коней гудела земля. Временами из пыльного облака выскакивали несколько верховых и на полном аллюре мчались к форту, но, не доскакав даже на расстояние ружейного выстрела, резко разворачивались и уносились обратно.

– Сукины дети, – наблюдая за ними, зло процедил комендант. – А ну, ребятки, пошлите-ка им гостинец!

Артиллеристы навели пушку. Она рявкнула, окутавшись синеватым кислым пороховым дымом, и ядро полетело в степь. Конные отхлынули подальше от стен форта, но не ушли. Тученков зло сплюнул от досады.

– Кто это? – спросил фон Требин, с любопытством разглядывая всадников. – Хивинцы?

– А черт их знает, – пожал плечами комендант. – Может, хивинцы. Или еще кто: степь большая…

– Атаковать нас они не собираются. – Кутергин опытным взглядом окинул конницу. – Выманить хотят или обложат до подхода основных сил.

– Дураков пусть ищут в зеркале, – заржал Тученков, по-свойски хлопнул Федора Андреевича по плечу. – Выманить? Во им!

Он сложил кукиш и показал его всадникам. Федор Андреевич попросил у него подзорную трубу, но как следует разглядеть конников мешала стоявшая столбом пыль мелькали цветастые халаты, лохматые бараньи шапки взблескивало оружие, метались разномастные кони. У азиатов не было даже подобия хоть какого-то строя, но в беспорядочном кружении верховых угадывалась непонятная европейцам тактика и серьезная угроза.

Направив трубу правее, Кутергин

увидел далеко в степи еше одно облачко пыли, и оно росло буквально на глазах. Неужели к басурманам идет подкрепление и они вознамерились штурмовать форт? В любом случае им придется спешиться; выстоять же в пешем строю против русских солдат у азиатов нет никаких шансов: пушки ударят картечью, и дело довершат меткие пули и граненые штыки. Но кто знает, какие замыслы родились в головах местных башибузуков?

– Взгляните туда, – вернув подзорную трубу, Федор Андреевич показал коменданту на далекое облако пыли.

Тученков схватил трубу и жадно приник к ней глазом.

– Ага. – Он ехидно засмеялся. – Сейчас начнется потеха!

– Что такое? – Фон Требин вытянул шею, чтобы лучше видеть.

– Денисов идет, – с мрачной торжественностью сообщил Петр Петрович. – Сейчас он им насыплет перцу на хвост! Дайте, ребятки, еще разок!

Артиллеристы снова выкатили орудие, навели его и бахнули по конным. Те отхлынули еще дальше от стен и начали уходить в степь: видимо, они тоже заметили приближавшихся казаков и не хотели принимать бой вблизи форта.

– Все, – буркнул Тученков и поскучнел. – Простите, господа, за беспокойство.

Кутергин и фон Требин спустились со стены Чувствовалось, что поручик разочарован. Наверное, он ожидал схватки и мысленно уже представлял себя раненым героем, спасающим форт.

Федор Андреевич улыбнулся про себя и решил: со временем это пройдет, особенно если Николай Эрнестович останется жив в первом бою. Капитану и самому были знакомы подобные мечтания, но от них быстро излечили кровавые стычки в горных ущельях и лесах Кавказа.

Вернувшись к себе, Кутергин умылся, привел одежду в порядок, позавтракал и от нечего делать присел к столу – полистать номер «Русского базара». Услышав за спиной тяжелые шаги и осторожное покашливание, он обернулся. В дверях стоял Аким Епифанов.

– Ваше высокородие, там казак пришел.

– Казак? Зови сюда…

Звать не пришлось. Отстранив рослого Епифанова, в дверь протиснулся кряжистый детина с бородищей в поллица. От него крепко пахло терпким лошадиным потом и пылью. Скинув на земляной пол комнаты какую-то хламиду из рыже-коричневой верблюжьей шерсти, он остался в темно-синем ладном чекмене, обшитом тонкой кожей, и в лохматой черной папахе. На боку у детины висела тяжелая шашка в окованных медью ножнах.

Показав в улыбке крепкие белые зубы, казак стянул с головы папаху, и Кутергин увидел, что голова, гостя обрита наголо, как у азиата, а в правом ухе качается серебряная серьга. Никаких знаков различия на чекмене казака не было. По-свойски подмигнув серым озорным глазом, станичник сел на лавку у стола.

«Флибустьер степей, – подумал Федор Андреевич. – Разбойник, вылитый разбойник».

– Ты и есть капитан Генерального штаба? – хрипловатым баском спросил казак.

– Я, – ответил Кутергин. – Но должен вам заметить…