Bambini di Praga 1947
Шрифт:
— Нет, но я сделал так, как решил завком. Будете вы работать или нет?
— Не будем. Если только ты самолично не вывесишь приказ о том, что действуют старые нормы — до тех пор, пока с нами надлежащим образом не обсудят это повышение.
— Хорошо, — председатель по локоть окунул руку в черном сатиновом рукаве в золото солнца, — но я сообщу обо всем в дирекцию и в ЦК профсоюзов.
— Зачем вы с нами так? Почему хотите вытащить сотню у меня из кармана? — вскричал шлифовщик с крестообразным шрамом под глазом.
— Вацлав, — сказал председатель, — я тебя не узнаю, ты же старый испытанный товарищ, разве можно так со мной поступать?
— Вы
— Но Вацлав, я ведь тоже один из вас, я тоже рабочий, — сказал председатель заводского комитета и приложил руку к своему черному халату.
— Значит, должен бы понимать, — ответил Вацлав и спустился по противоположной стороне груды железа — а потом простонала и хлопнула створка ворот.
Председатель раскинул руки, кивнул, и крановщица нажала на рычаг, и кран попятился по цеху, увозя в своей люльке председателя завкома, который повернулся спиной, так что солнце, пробираясь сквозь щели в жалюзи вентиляционных башен, секло его золотыми ремешками и тростями по черной сатиновой спине.
Поднимавшиеся от корыт испарения были необыкновенно красивы и густы. Советник не удержался, пробежал по настилу и сунул руку по локоть в этот пар.
На кучу металлолома взобралась арестантка, она присела, положила загипсованную руку на колени, как куклу, а здоровой рукой подняла ангелочка, который украшал прежде катафалк или надгробье какого-нибудь знатного покойника, и она подняла этого ангелочка и понесла его к мульде.
Потом Винди передал вожжи от подъемника советнику юстиции и принялся наставлять его и поучать:
— Пан советник, — говорил он, — вот кнопка, которой мы поднимаем груз, а вот та, которой мы его опускаем. Вот кнопка, которая помогает везти груз вперед, а вот — которая везет его назад. И не надо их путать. Попробуйте, пожалуйста. Вчера я написал стихотворение, которое называется «Министерская ночь, или Как за пять минут до полуночи к завсектором явился в видениях Тантал».
— Благодарю, — сказал советник и взялся за вожжи.
— А может, вы бы предпочли услышать другое мое стихотворение — «Как шахтерская дочка забыла о своем пролетарском происхождении и поддалась искушению Эроса»? — продолжил было Винди, но тут же опомнился: — Господи, да что же это я все о себе да о себе?! Итак, пан советник, как вы поживаете?
Советник юстиции нажал на кнопку, но не на ту.
— Остановите, остановите! — воскликнул помощник.
Ротмистр взял мел, написал на воротах «двадцать два», потом «двадцать восемь», подвел черту и дважды подчеркнул результат. Постучав мелом по шестерке, он заявил:
— Обтачивать на шесть центнеров в день больше! А что если нам придется шлифовать весь материал?
Тут ворота раздвинулись, и Ротмистр так и остался стоять с мелком в руке, прижатым ко лбу того, кто отодвинул створку.
— Ребята, киношники приехали, — объявил слесарь, даже не стерев мел со лба, — они ищут рабочих, чтобы те пообсуждали текущий момент.
— Пошли! — сказал Молочник и шагнул вместе с бригадой шлифовщиков на солнце; там стоял грузовик, с которого помощники
— Только бы не получилось так, как было, когда они снимали разгар рабочего дня в сталелитейном, — сказал Француз, — оттуда уже все ушли, и киношники звенели ведрами, и сбрасывали с верхотуры листы жести, и с воодушевлением изображали, как все выполняют план.
— Вот здесь и расположимся, — сказал режиссер, — значит, тут немного подбелить стену, там поставить аквариумы с рыбками… вон там будет кусочек природы, там мы сделаем березовую рощицу… ну, а вы, — режиссер указал на шлифовщиков, — вы хотите играть, да?
— Спасибо, — сказал советник юстиции, останавливая подъемник, — с тех пор, как меня выселили из квартиры и чуть не посадили в тюрьму, я поживаю просто замечательно. Вы не поверите, но у меня даже ревматизм прошёл. — И он, за неимением выбора, нажал правильную кнопку.
— Не хотите ли послать им благодарственное письмо? — поинтересовался Винди, стащил рукавицу и подал знак.
— Не хочу… и тем не менее психологически я как-то опростился, — ответил советник юстиции, погружая цепь с блестящими петлями в зеленоватые испарения соляной кислоты, — прежде я разъезжал на такси, а теперь пользуюсь трамваем, прежде я пил «Бернкастелер Доктор» или «Бадштубе», [12] а теперь пью «Поповицкого Козла» и вместо клуба хожу греться в теплушки… Человек вот уже десятки тысяч лет в сущности не меняется. Видите ли, друг мой, я ведь не был ни прокурором, ни адвокатом, я лишь наблюдал и создавал свою двустороннюю картину происходящего у меня на глазах разбирательства. Понимаете, меня до сих пор интересуют и Драйзер, и Пикассо, и Чаплин, но рядом с ними я ставлю свою квартирную хозяйку, которая каждое утро одевает троих заспанных детей и тащит их в ясли, чтобы вечером забрать их оттуда и вернуться с ними домой. И эта моя квартирная хозяйка представляется мне сейчас более значительной, чем голубь мира, «Месье Верду» [13] и «Американская трагедия»… [14]
12
Знаменитые сорта немецких рислингов.
13
Фильм Чарли Чаплина 1947 г., удостоенный «Оскара».
14
Роман Теодора Драйзера, написанный в 1925 г.
— Допустим, — сказал Винди, подходя поближе, и серебряная слюна вылетела у него изо рта, — допустим, что эта ваша квартирная хозяйка — коммунистка. Тогда что?
— Она и есть коммунистка, да еще какая, — кивнул советник и, наклонившись, принялся стирать щеткой окалину с металла, — я же, друг мой, из малоземельных, у родителей нас было семеро.
— Хорошо, — сказал режиссер, — значит, вы садитесь на болванки, некоторые непринужденно прислоняются спинами к вагону, один из вас берет карту и будто бы читает ее, то есть водит по ней пальцем, а остальные читают газеты, а потом по моему сигналу начинают оживленно как будто обсуждать прочитанное.