Бамбуш
Шрифт:
Мой новый знакомый, Боря, торчит на станции целыми днями.
Теперь он уже без специального приглашения стал приходить погреться в красный уголок.
6
Говорят: «Когда у ребенка в руках сладость, приятно его ласкать». А по-моему, когда пряник у тебя в руках, легче привлекать ребятишек.
Тогда, в военное время, настоящие лакомства были у нас очень редкими. Однажды я попросил у мамы кусок хлеба и взял его с собой.
Когда
— Не надо мне, — отказывался Боря, но я ясно услышал, как он глотнул слюну.
— Почему?
— Ты хочешь обмануть.
— А когда я обманывал тебя?
Мальчик взял хлеб. Я, будто не придавая происходящему никакого значения, повернулся и стал продолжать свою работу, которая шла к концу.
— А кого ты рисуешь? — спросил Боря и подошел ко мне.
— Ты не знаешь.
— Разве бывает такой человек? Язык, как у коровы, длинный.
Я удивился. Откуда же он, мальчик, живущий в рабочем поселке, знает, что у коровы язык длинный.
Я нарочно сказал:
— У коровы язык короткий.
— Тогда ты дурак, — обозвал меня Боря.
— У коровы язык короткий, — настаиваю я.
— Длинный.
— Короткий.
— Длинный.
— А откуда ты знаешь?
— Дед Далчи летом пасет у людей скот, я ему помогаю, — объяснил мальчик.
— Ну, тогда ты прав, — согласился я с Борей.
Мальчик повеселел. Он вдруг сказал:
— Ох как сладко!
Увлеченный своей работой, я не понял, о чем говорит Боря, и спросил:
— Что?
— Хлеб.
От его слов мне стало больно. Я понял, что мальчик давно не ел хлеба.
— Мать работает?
Боря не ответил. Потом, вздохнув, сказал:
— Ты, Бадма, злой человек.
Выходит, зря я приласкал мальчика: он еще и осуждает меня. Обидно. Повернувшись к Боре, я строго спросил:
— Почему?
— Смеешься над человеком.
— Откуда ты это взял?
Мальчик головой кивнул на карикатуру, которую я заканчивал.
— Живых людей разве можно так плохо рисовать?..
Борины слова даже оскорбили меня. В этот первый рисунок я вложил все свое умение, может быть даже талант. Таня и Аня работали, как и я, чистильщиками стрелок. Придут они на работу, без конца шепчутся, хохочут. А дело стоит. Однажды из-за того, что они грязно содержали стрелки, чуть не случилась авария. Я с ними ругался несколько раз, стыдил. Теперь все, что накипело у меня на душе, я выразил в своем рисунке: чтобы люди смеялись и презирали девушек, я нарисовал их с длинными языками. А доверенные им стрелки, глядя на своих нерадивых хозяек, плачут, обливаясь слезами.
Не знаю, почему так сильно подействовали на меня бесхитростные слова мальчика. Вот ведь как он отнесся к моему рисунку. Оказывается, нельзя уродовать человека, нельзя унижать его, как я это сделал. Это осуждает даже такой мальчишка. И что же, может быть, он прав? Может быть. А я раньше и не подумал об этом.
Рисунок я решил замазать:
— Ха-ха-ха!.. Вот это здорово!
Повернувшись, я увидел коренастого смеющегося Ермотика. За ним стоит Михаил Александрович и тоже смеется.
Боря ощетинился, как котенок перед собакой, и, боязливо пробравшись к двери, опрометью выскочил на улицу.
— Эй, мальчик, остановись! — вслед ему крикнул Ермотик.
— Что за мальчик? — поинтересовался Михаил Александрович.
— Боря… Борис, — ответил я.
7
На планерках несколько раз возникал разговор о недобросовестном отношении Тани и Ани к работе. Девушки давали слово, что исправятся, но работали по-прежнему плохо. Их стрелки обрастали грязью.
Карикатуру на девушек прикрепили в самом видном и людном месте: на стене вокзала.
Рисунок привлек всеобщее внимание. Вокруг толпился народ. Оживленно обсуждали детали, смеялись.
Девушки с опухшими от слез глазами прибежали к начальнику станции.
— Михаил Александрович, мы исправимся. Честное слово, исправимся. Только снимите карикатуру, — умоляли они.
Это, конечно, ободряло меня. Значит, рисунок подействовал. Но и слова Бори все еще продолжали тревожить. Тот, кто рисует человека безобразным, считал мальчик, — злой человек. Таня и Аня — девушки красивые. Имел ли я право так искажать природную красоту!
«Нет, Боря, ты неправ, — думал я. — Пусть они внешне красивы, но, если у них в душе изъян, мы должны любым способом вскрывать их недостатки». Мысль эта успокаивала меня.
Когда пришел Боря, я спросил:
— Почему ты вчера убежал?
— А эти взрослые — злюки.
— ?!
— Меня один дядька, когда я грелся в вокзале, взял за уши и вытолкнул на улицу.
— Ты, наверное, баловался.
— Нет. Он меня даже вором обозвал. А я у людей ни одной картав [1] не стащил. Я выпрашиваю.
1
Картав — картошка. По техническим причинам разрядка заменена болдом (Прим. верстальщика)
Слова его были совсем не по-детски горькими.
— Ты что же, попрошайничаешь?
— Как же иначе? Мама болеет.
— А у тебя есть братья?
— Нет, я у мамы один-единственный.
— А кто такой дед Далчи?
— Мамина родня.
— Вместе живете?
— Нет же. Если человек в беду попал, думаешь, кто-нибудь станет жить с ним…
— А раньше вместе жили?
— Да. Когда мама была здорова, она помогала деду Далчи коров пасти. А когда мама слегла, вместо нее я пас коров.