Банда - 2
Шрифт:
– А где этот...
– Костя замялся, не зная как назвать ночного гостя. Где этот прекрасный молодой человек, который так потряс мое воображение своей мужественной внешностью?
– Он заскакивал на минутку... Какие-то у него дела, какие-то заботы... Слышишь?
– Вика повернулась к окну - со двора послышался отчаянный рев мотоцикла.
– Торопится.
– Ночью?
– удивился Костя.
– Костя, - медленно проговорила Вика, - торопятся больше всего ночью. И, как ты сам понимаешь, не на работу.
– Куда же он торопится?
–
– Доберется, - проговорил Костя, поднимая свой стакан.
– Да, - Вика раздумчиво посмотрела на него.
– Тебе тоже далеко ехать, не забыл?
– А не страшно оставаться одной с вывороченной дверью?
– Скалку вставлю в ручку, цепочку накину, газовый баллончик под подушку положу...
– Во времена!
– усмехнулся Костя.
– Раньше красивые женщины цветы клали под подушку, письма от любимых, чувствительные романы... А нынешние газовые баллончики. Надежный хоть баллончик-то?
– Надежный.
– Проверенный?
– И не один раз.
– От Павла Николаевича, небось?
– - Ты угадал. Костя. От него.
– Тогда ладно, тогда ничего, тогда счастливо оставаться, - и он медленно выпил вино из своего стакана.
– Неужели я все-таки должен сейчас куда-то ехать?
– Да, Костя. А то я потом буду об этом жалеть.
– Неужели и об этом можно жалеть?
– Больше, чем о чем бы то ни было.
– Откуда же ты все это знаешь, Вика?
– Жизнь, - неопределенно улыбнулась Вика, сделав слабое движение рукой.
– Жизнь, Костя... Она чему угодно научит, от чего угодно отучит... Отвали, Костя. Отвали, И Вика залпом выпила остававшееся в стакане красное сухое вино.
***
"Девятка", и в самом деле выглядела соблазнительно. Ее новизна и свежесть проступали в каждой подробности. Еще смазанные и оттого золотистые бамперы, незапыленные колпаки на колесах, сидения, покрытые сверкающими целлофановыми чехлами - все выдавало ее девственное состояние. А внимательный, недоверчивый взгляд мог бы рассмотреть и показания счетчика на нем не было и тысячи километров. И самое главное - у "девятки" не было своего постоянного номера, лишь бумажный листок с отпечатанными цифрами был заложен под стекло.
Знающему человеку это говорило о том, что машина перегоняется, что остановилась ненадолго, видимо, у хозяина здесь родня или знакомые, что пройдет всего день-второй и машина уйдет. И если у кого-то возникли по отношению к ней какие-то намерения, то следует поторопиться, иначе хозяин, отдохнув, сорвется с места и понесется по жизни дальше, наслаждаясь каждым километром пути, поворотом дороги, и понесется, понесется мимо желтеющих лесов, мимо осыпающихся березовых рощ, мимо сумрачных и влажных еловых зарослей, над речками пронесется, над оврагами, под мостами и железными дорогами пронесется свободный и неуязвимый...
Да, тогда он станет неуязвимым. И если у кого-то возникли мысли при виде этой машины, то ему следует поторопиться, иначе эти мысли
Вначале Амон поехал один - осмотреться, на метить пути подхода, пути отхода. Он прошелся по улице, постоял на перекрестке, потолкался у стоящих на обочине машин... Все было обычно, привычно и не вызывало настороженности в его подозрительной душе. С улицы "девятки" не было видно, присыпанная желтыми листьями, она не выделялась и со стороны двора. Нужно было подойти к ней вплотную, чтобы понять, какое сокровище стоит под окнами. Единственное место, откуда была видна - "девятка" во всех ее прелестях это окна верхних этажей унылых пятиэтажек.
Не заметив ничьего внимания, Амон подошел к машине, провел пальцем по холодному мокрому боку, заглянул внутрь. В счетчик он всматриваться не стал, ему достаточно было увидеть посверкивающие складки целлофана на сидениях. Сняв желтый листик, прилипший к ветровому стеклу, Амон покинул двор медленной своей тягучей походкой.
Потом они подъехали сюда вчетвером. Остановились за квартал, к машине направились пешком. Посидели на скамейке, обсудили, осмотрелись. Убедились - машина действительно хороша, угнать можно без помех и продать будет нетрудно. И покупатель был на примете, давно мужик ждет именно такую машину.
Даже если случайный свидетель увидит их возню вокруг машины, если к тому же сообразит, что происходит, да решится на какие-то действия... В общем, пока до милиции дело дойдет, то и говорить будет не о чем.
– Мокрый асфальт, - сказал Амон, покусывая сорванный листок.
– Да еще с перламутром, - добавил Борис.
– По-моему, все нормально, ребята.
– Совсем свеженькая, - вставил словцо и Сынок.
– Надо брать. И не тянуть. Долго она стоять не будет.
– Там кочергой на руле, - сказал Амон.
– С этим мы справимся, - небрежно заметил Сынок.
– Кочерга - это даже хорошо. Хозяин спокойно спит.
– Когда?
– спросил Юрик, ни на кого не глядя, - Сегодня, - ответил Амон.
– Как бы он не уехал к вечеру, - заметил Сынок.
– Жалко будет такое добро упускать.
– К вечеру не уезжают, - заметил Амон.
– Уезжают утром, Все ясно, ответил Боксер - стриженный, в черной куртке с поднятым воротником.
– Сынок, пойдешь посмотришь?
– спросил длинноволосый Юрик. Пучок волос на его затылке отсырел на дожде и свисал влажный и отяжелевший.
– Зачем... Машина новая, замки заводские, их секреты я знаю. Наверняка новые запоры поставить не успели.
– Тогда линяем, - сказал Амон и первым, не оглядываясь, направился к машине, на которой прибыли. Все послушно потянулись за ним.
Вряд ли кто обратил на них внимание, вряд ли кому они показались подозрительными. Не открылось ни одно окно, ни одна форточка, не дернулась занавеска. Разве что за одним из окон возникло какое-то движение да сверкнул фиолетовый глаз объектива.