Банда - 2
Шрифт:
Амон вздрогнул и поглубже вдвинулся в стул. Шаланда еще от дверей улыбнулся, плотно закрыл за собой дверь, вкрадчиво приблизился к Амону. Легонько потрепал его по щеке, тот напрягся, ожидая удара.
– Вот и встретились, - мягко, даже с какой-то ласковостью проговорил Шаланда, но глаз его при этом нервно дернулся - еще налитой глаз, да и щека оставалась припухшей.
– Как поживаешь?
– Хорошо поживаю.
– Ну-ну.
Протокол опознания Амона, как человека, устроившего дебош в отделении милиции. Шаланда подписал, хотя и не без колебаний. Больше всего его смущало то, что он оказался потерпевшим, не хотелось ему в документах проходить
Несколько раз в кабинет заглядывал обеспокоенный Анцыферов, но Пафнутьев улыбался ему так обнадеживающе, что тот успокаивался, исчезал, но через пятнадцать-двадцать минут заглядывал снова.
– Заканчиваете?
– спрашивал он, просунув голову в дверь кабинета и обеспокоенно оглядывая всех.
– К тому идет, Леонард Леонидович, - кивал Дубовик безразмерным своим носом, не отрывая взгляда от протоколов.
– Тянете, - укоризненно говорил Анцыферов.
– Успеем, - Пафнутьев беззаботно махал рукой, словно бы даже и мысли не допускал о чем-то непредвиденном, неожиданном.
– Ладно, я еще загляну, - напоминал Анцыферов.
– Загляни, Леонард, загляни, - не возражал Пафнутьев.
Но и эти его слова настораживали прокурора, он долгим взглядом изучал Пафнутьева, словно пытался проникнуть в тайные его мысли и намерения. И опять исчезал, так и не погасив своих сомнений. Единственное, чего добился Анцыферов, это того, что забеспокоился и Амон, до того сидевший мирно.
– Скажи мне, начальник, что происходит?
– спросил он наконец.
– Что за суета началась?
– Никакой суеты, - отвечал Пафнутьев твердо.
– Идет плановая работа. Готовим документы к твоему освобождению.
– Мозги пудришь, начальник.
– Ничуть, - заверил Пафнутьев.
– С такими документами сажают, а не освобождают.
– А ты откуда знаешь? Уже сидел?
– Догадываюсь... Нехорошо себя ведешь, начальник. Сокрушаться будешь.
– Вместе посокрушаемся.
Лукавый Пафнутьев все-таки нащупал выход из того положения, в которое затолкал его Анцыферов требованием немедленного освобождения Амона. Если он так хочет выпустить его, пусть. Но при этом останутся все документы, которые необходимы суду. И по этим документам, на их основании можно выносить приговор, можно давать и десять лет, и пятнадцать. Это будет бомба, которая все равно взорвется рано или поздно, а то что бомба существует, Анцыферов знает, и не сможет о ней забыть ни днем, ни ночью. А для того, чтобы папка с документами была в боевой готовности, требуется одно - постановление об освобождении Амона подпишет Анцыферов. Это будет единственным условием Пафнутьева. Все остальное он готов сделать.
Уходя из кабинета прокурора, он уже знал, что нужно делать, знал и то, что Анцыферов ни за что не согласится это постановление подписать. А если подпишет - это будет самая крупная ошибка в его жизни. И пока Дубовик готовил документы для осуждения Амона, Пафнутьев, обстоятельно, обдумывая каждое слово, готовил постановление для освобождения Амона. И войдя к прокурору, Пафнутьев молча положил бумагу на стол, ткнув в нее пальцем.
– Вот здесь, Леонард.
– Что здесь?
– Подписать, - выражение лица Пафнутьева было скучающим, почти сонным и смотрел он не на взрывной документ, а в окно, на подтеки дождя, которые извилистыми ручейками струились по стеклу. К мокрому стеклу прилипло несколько листьев,
Увидев внизу свою фамилию и место, оставленное для подписи, Анцыферов все понял мгновенно. Он даже не стал вчитываться в текст самого постановления. Легонько, будто в самой бумаге таилась опасность, Анцыферов отодвинул листок от себя подальше.
– Ты, Паша, очень хорошо все изложил. Мне нравится.
– Старался.
– Даже перестарался немного, - усмехнулся Анцыферов.
– Я не могу подписать эту бумагу. Я недостаточно знаком с делом. Ты ведь во всем разобрался? И пришел к выводу, что этого человека можно отпустить?
– Как скажешь, Леонард.
– Ну, что ж... Если ты так решил... Отпускай. Я не возражаю. Поставь черточку у моей фамилии, знаешь, как делается, когда подписывается кто-то вместо начальника... И распишись.
– Хорошо, - Пафнутьев помолчал, все с тем же сонным выражением глядя в окно, потом взял листок с постановлением и вышел.
Вернувшись в кабинет Дубовика, он решил провести с Амоном еще одну маленькую провокацию. В целлофановый пакет, куда были сложены отобранные при задержании вещи Амона, он положил и фотографию Цыбизовой, тот самый снимок, который сохранился у Зомби. Что-то подсказало ему такую затею, что-то толкнуло под руку, когда он смотрел, как Худолей вертится вокруг Амона, пытаясь сфотографировать его во всех мыслимых и немыслимых поворотах. Амон пытался отворачиваться, опускал голову или наоборот поднимал ее к потолку, но это нисколько Худолея не останавливало, он продолжал щелкать, невзирая на свирепые гримасы, которыми Амон пытался отпугнуть эксперта.
И наконец не выдержал.
– Начальник!
– закричал Амон.
– Что происходит? Убери от меня этого человека! Сколько можно фотографировать?!
– В газетах напечатаем, по телевизору покажем, - усмехнулся Пафнутьев.
– Пусть все знают, какой ты красивый, какой ты гордый, - последние слова Пафнутьев произнес с явным акцентом.
– Нехорошо шутишь, начальник.
– Как умею, - Пафнутьев сделал знак Худолею и, выйдя вслед за ним в коридор, вручил ему фотографию Цыбизовой.
– Вложишь в блокнот Амону. Пакет с его вещами должен быть опечатан, понял? При Амоне вскроешь, чтобы было впечатление неприкосновенности его вещей, дескать, никто к ним даже не притрагивался.
– Ты что, отпустить его хочешь?
– Анцышка требует.
– Пошли его подальше.
– Послал. Не понимает.
– Что мне делать?
– Снимай. Побольше снимай. Кто бы ни появился в кабинете, по какому бы вопросу ни зашел, - снимай. И еще - отпечатки пальцев сними с него по полной программе! Понял? Отпечатки всех его двадцати пальцев должны быть в деле.
– Ну ты, Паша, даешь! Скажи еще, чтоб с двадцать первого пальца тоже отпечаток снять!
– Если сможешь - давай. Не возражаю. Амону это понравится.
– Ну ты даешь, - смешался Худолей и даже, кажется, покраснел, что бывало с ним чрезвычайно редко. Он вернулся в кабинет Дубовика минут через десять, торжественно неся на вытянутых руках тощеватый целлофановый пакет с вещами, отобранными у Амона при задержании в ресторане. Чувствуя на себе общее внимание, Худолей прошел к свободному столику, не торопясь уселся за него, водрузил в самый центр пакет. Амон наблюдал за ним внимательно и подозрительно. Взяв из стола ножницы, Худолей срезал верх пакета и все содержимое вытряхнул на стол.