Банда - 4
Шрифт:
***
Чувьюров настороженно вошел в кабинет, исподлобья осмотрелся по сторонам и остановился, сделав два шага от двери. В глазах его можно было увидеть лишь усталость и боль. И ничего больше. Ни страха, ни надежды. Руки, сцепленные наручниками, он держал за спиной, но как-то естественно, казалось, ему самому так захотелось сложить их, чтобы было удобнее стоять. Скользнув взглядом по Пафнутьеву, он отвернулся к окну, словно лишь там было что-то достойное внимания.
– Сними наручники,- сказал Пафнутьев конвоиру.
– А мне и с ними неплохо,- произнес
– Сними,- повторил Пафнутьев.
– И выйди погуляй, мы тут побеседуем немного.
Старик действительно оказался не то упрямым, не то капризным - несмотря на то, что наручники были сняты, он продолжал держать руки за спиной. Не надо мне, дескать, вашей свободы, перебьюсь. Пафнутьев усмехнулся, и такое ему уже приходилось видеть.
– Садитесь, Сергей Степанович,- сказал он, показывая на стул у стены.
– Спасибо, постою.
– Долго стоять придется.
– Не привыкать.
Пафнутьев молча поднялся, подошел к старику и, взяв его за руку, чуть ли не силой подволок к стулу, усадил, надавив на плечи. Вернувшись к столу, увидел, что старик опять стоит, заведя руки за спину. Смотрел он все так же в окно, будто видеть следователя у него не было никаких сил.
– Так,- Пафнутьев выдвинул ящик стола, вынул оттуда руку, найденную в холодильнике, и положил на стол. Он долго думал, как бы расшевелить старика, заставить хоть что-нибудь сказать, и, в конце концов принял решение, может быть, не слишком гуманное, но действенное. Сходив к медэксперту, взял у него руку, которую тот для сохранности обработал какими-то своими растворами.
В кабинете некоторое время стояло молчание. Пафнутьев, сложив руки на столе, смотрел на Чувьюрова сонным своим равнодушным взглядом, а старик, продолжая упорствовать, уставился в окно, на весеннюю капель. Его задержали, когда еще стоял мороз, и оттепель он видел уже из кабинета Шаланды, а теперь вот из этого кабинета. Пафнутьев его не торопил вовсе не потому, что отыгрывал какой-то свой хитрый прием, он понимал, что старик должен сам созреть, что именно неспешность действует на него сильнее всего.
Наконец, не выдержав, старик медленно повернул голову, и тут его взгляд, скользнув по столу, остановился на руке, которую Пафнутьев положил с самого краю, подстелив под нее газету. Старик впился глазами в руку, даже сделал шаг к столу, но остановился. Казалось, ничего в нем не изменилось, но теперь перед Пафнутьевым стоял совершенно другой человек - встревоженный, беззащитный, растерянный. А дальше произошло то, чего Пафнутьев никак не ожидал,- старик подошел к стулу и сел, прижав ладони к глазам. Сквозь корявые пальцы старика просочились несколько слезинок.
– Мы отдали эту руку на экспертизу,- негромко проговорил Пафнутьев.Хотели узнать, кому принадлежала, кто хозяин... Удалось кое-что прояснить,Пафнутьев замолчал, давая возможность старику вмешаться. Но тот, не двигаясь, все так же сидел у стены, закрыв лицо руками.- Так вот, выяснилось, что рука эта принадлежала при жизни человеку достаточно пожилому, где-то за семьдесят ему было... Поэтому первоначальное предположение...
Старик поднял голову, посмотрел на Пафнутье-ва мокрыми от слез глазами и, ничего не сказав, опустил голову. И столько было в его глазах обычной человеческой обиды, что Пафнутьев устыдился. Однако деваться было некуда, и он решил продолжить, хоть и не упоминать людоедство. Но тут и сам почувствовал обиду. Так бывает, человек часто обижается на то, что кто-то обиделся на него. В самом Деле, чего это задержанный, который на его глазах убил человека, будет обижаться? В чем, интересно, я перед ним провинился?
– обиженно подумал Пафнутьев. Ни фига, Сергей Степанович.- Ты, как я заметил, сохранил в себе некоторые мужские качества, я тоже... Продолжим.
– Руку нашли в холодильнике, где обычно хранятся мясные продукты.- В морозильнике. Поэтому и возникла такая версия. И она еще не отброшена. Вы меня слышите?
– Слышу, господин хороший.
– Так вот, господин хороший...- передразнил Пафнутьев.- Мы установили, что этот человек участвовал в войне, был ранен, скорее всего не один раз... Возможно, он был как-то связан с морем, на руке обнаружена наколка, маленький якорек. Сейчас я дал задание многим людям искать остальные части тела. Снег стаивает, и появляются многие интересные предметы. Найдут, если, конечно, никто его не съел, этого старого морячка.
– Его звали... Это... Петр Иванович Спиридонов,- проговорил старик несколько смазанно, не отрывая рук от лица.- В Севастополе его ранило.
– Так,- кивнул Пафнутьев, тут же записав имя, произнесенное стариком.- А где он жил?
– Сосед мой... Я в тридцать пятой квартире, а он в тридцать седьмой.
– Ага,- Пафнутьев с трудом воспринимал то, что говорит Чувьюров. Все было как-то смещено, он никак не мог уловить основной стержень, на который нанизывались события последних дней, они для него до сих пор были разрознены, единой картины не складывалось. Хотя какие-то связки наметились, что-то забрезжило и даже, те немногие слова, которые удалось вытащить из старика, позволяли работать дальше. Можно раскрутить Спиридонова - связи, соседи, образ жизни, друзья. Много чего можно.- Возникает естественный вопрос... Каким образом рука Петра Ивановича Спиридонова оказалась в вашем холодильнике? Мы нашли ее именно там, завернутую в газету, среди других продуктов. Как ее туда занесло?
– Подбросили.
– Кто?
– А вот те хмырюги, которых я заколол.
– Следовательно, вы признаете, что закололи обоих? Одного неделю назад, а второго в кабинете начальника милиции? Я правильно вас понял? Вы закололи обоих?
– Да. И продолжал бы колоть, если...
– Хорошо,- Пафнутьев потряс головой - мысли, которые приходили, были настолько бестолковы и бессвязны, что он не мог даже задать сразу нужный вопрос.- Хорошо... Зайдем с другой стороны... Если рука гражданина Спиридонова в холодильнике, где же он сам?