Банда - 4
Шрифт:
– Помоги толкнуть... Что-то мы засели тут некстати... Час уже толчемся...
– А что у вас?
– Андрей подошел. Все дверцы машины были распахнуты, возле заднего колеса лежал домкрат, тут же валялся в грязи насос. Грузный водитель судорожно двигал рычагами, нажимал педали, вертел головой, но усилия его были тщетными. Едва Андрей подошел к машине, как один из пассажиров, зайдя сзади, со спокойной неторопливостью опустил кулак ему на голову. Удар был не слишком сильный, но неожиданный. Потрясение продолжалось секунд пятьдесят, не больше, но этого времени хватило, чтобы затащить Андрея в салон, подобрать инструменты с земли, захлопнуть
– Спокойно, дружок, спокойно,- проговорил один из амбалов, увидев, что Андрей пришел в себя. Тот дернулся и только тогда увидел, что на руках у него наручники.
– Куда едем?
– спросил он.
– Тут недалеко... Скоро будем на месте.
– А как понимать?
– Какой-то ты любопытный... Всему свое время. Сиди молча.
Первое, что пришло Андрею в голову - его с кем-то спутали. Но он тут же отверг это объяснение. Так не бывает, так не делается. Кто знал, что в восемь часов он будет в сквере? Знали два человека - Пафнутьев и Надя. Пафнутьев отпадает, он не стал бы так развлекаться. Надя... Вот это уже близко. "Она же "фокусница",- подумал Андрей.-Да, все ты, парень, учел, кроме одного - твоя красавица работает в фирме "Фокус". Ты думал, главное то, что она женщина. Нет, главное в том, что она "фокусница". И ради какого-то воздыхателя не станет... Господи, да ничего она не станет делать ради воздыхателя. И твоя ошибка, Андрюшенька, заключается в том, что ты, по тупости своей, по самонадеянности, решил, что Наденька обрадуется, услышав рассказ подруги о твоем визите. А она вовсе даже не обрадовалась, наоборот, она испугалась, насторожилась. Наверняка с кем-то посоветовалась и звонка ждала вовсе даже не в девичьем трепете. Если и екнуло ее сердечко, то опять же не потому, что услышала твой взволнованный голос, Андрюшенька, не потому".
И еще об одном подумал Андрей, вернее, не столько подумал, сколько вспомнил, выстроился у него перед глазами не очень длинный, но достаточно убедительный ряд - Чувьюров с шилом в сердце, Самохин с головой в тисках, ребенок, который никак не может проснуться... Опять же рука в холодильнике... На какую-то секунду мелькнуло лицо возбужденной кудлатой колдуньи, но уже фоном, колдунья выпадала из этого зловещего ряда, хотя как знать, как знать...
Андрей откинулся назад, на мягкую спинку сиденья, закрыл глаза, лишь изредка приоткрывая их, чтобы следить за дорогой, чтобы знать хотя бы, где он находится, куда его везут.
"Так, Андрюшенька, все это очень печально. Соберись, дорогой, соберись, как ты еще не собирался, потому что никогда смерть твоя не была так близка. Это нужно знать совершенно твердо. Ты попал в руки к ребятам, которые если и оставляют следы, то лишь в виде отдельных частей человеческого тела. Не так уж много ты знаешь, не так уж опасен, а хлопнут тебя по единственной причине сделать серьезное предупреждение Пафнутьеву. Получит он твою непутевую голову в авоське, утром, у двери... То-то удивится. Подумает - чья это голова валяется у моего порога? Ба, да это Андрюшенькина голова! Здравствуй, Андрюшенька!
Соберись, Андрей, соберись.
Вспомни своего учителя, китайца Чана, вспомни, Андрей, все вспомни - его глаза, фигуру, голос, движения. Вспоминай, вспоминай и набирайся его силы и спокойствия, его страшного
Соберись, дорогой, соберись".
Андрей и в самом деле почувствовал, как по телу пробежал озноб, какая-то изморозь на секунду охватила его и тут же наступил жар, но тоже ненадолго. Он ощутил каждую клеточку своего тела, каждый палец, мышцу. Тело сделалось по-кошачьи податливым, обмякшим.
Но Андрей знал, чувствовал - наступила высшая степень готовности. Его отчаянные призывы к самому себе, к китайцу Чану, к его тени, к теням близких людей, которые ушли, но оставались рядом, были услышаны.
Андрей полулежал с закрытыми глазами, а когда открыл их, столкнулся взглядом со Светой, с ее чуть сонным, шалым, влюбленным взглядом, каким смотрела она на него в самые счастливые их дни, в самые счастливые, давние, невозвратные дни...
"Почему ты не касаешься меня?
– прозвучал в машине ее голос.- Почему ты не говоришь, что я красивая?" - спросила Света, и это не было бредом. Чувствуя боль от наручников, вслушиваясь в рев мотора, в гул ночной улицы, среди всего этого шума он сумел различить, выделить ее голос. Он звучал даже чуть сильнее, чем Света обычно говорила, она хотела перекричать посторонние звуки, чтобы он услышал ее.
И он услышал.
Машина остановилась перед высокими железными воротами. Их, видимо, ждали ворота тут же начали раскрываться, обе их половинки медленно пошли в стороны. Машина въехала на просторный асфальтированный двор.
В глубине стоял дом.
Красный кирпич.
Три этажа.
Крыша зеленая,- отмечал Андрей про себя, пока двое амбалов выволакивали его из машины. Он споткнулся, упал, скованные наручниками руки не позволяли ему подняться, перевернуться на живот, каждое движение давалось с трудом. Его несколько раз пнули под ребра, пытаясь поторопить, но добились обратного, он опять упал, распластавшись на асфальте.
Потом Андрей услышал скрип - ворота медленно, необратимо смыкались за его спиной.
– Да сними ты с него эти браслеты!
– раздраженно сказал один из амбалов.Никуда он не денется.
– А зачем мне об этом думать - денется, не денется... Положено в наручниках - пусть идет в наручниках,- амбал сам взял Андрея за плечи и, оторвав от земли, поставил на ноги, подтолкнул к дому.
"Везучие, гады",- подумал Андрей.
Сними они с него наручники, он бы обоих надолго, если не навсегда оставил бы лежать посреди двора. В этом он не сомневался. Оба были моложе его, вряд ли им было больше двадцати, двадцати двух, но выглядели громадными и раскормленными, как того требовала какая-то странная мода, которой подчинялись в их среде покорно и неукоснительно.
Да, амбалы были тяжелы и неповоротливы. И мозги у них работали тоже тяжело и неповоротливо. Андрей вошел в дом, прекрасно понимая, что шансы на спасение у него резко уменьшились. Что будет там, сколько их там, и вообще, что будет с ним самим... Но чувство уверенности, та светлая и святая злость, которую он сам вызвал в себе, не ушла, и голос Светы не замолк в нем. "Не дрейфь, Андрей! Я с тобой!" - услышал он слова, которые произносила Света еще при жизни. И он не удержался, повторил их вполголоса: