Банда 5

Пронин Виктор Алексеевич

— Это хорошо, — одобрил Пафнутьев. — Так и надо. А иначе нельзя, иначе плохо. Люди тебя могут не понять.

— Поймут! — уже с некоторой дерзостью ответил Худолей.

— Да? — удивился Пафнутьев. — Тогда они потянутся к тебе. Держи, это от меня, — вынув из кармана баночку с глазом, он вручил ее эксперту.

— Что это?

— Водка. Ну, там еще кое-что, разберешься. — И Пафнутьев шагнул в свой кабинет.

Уборщица уже побывала здесь — большая форточка была открыта, пол влажный, воздух свежий. Пафнутьев плотно уселся в жесткое

деревянное кресло, с силой потер щеки ладонями, все лицо потер, словно готовил его к чему-то важному. Взглянул на настольный календарь. Он был пуст.

— И то хорошо, — пробормотал Пафнутьев.

В общем-то ему было чем заниматься в этот день, ограблений, убийств, разборок в городе хватало. Да что там хватало! Они попросту не прекращались, это был какой-то безостановочный поток. Возникало ощущение, что чуть ли не все население города, оставив обычные свои заботы, забросив дела и обязанности, занялось выяснением отношений, похищениями и разбоями. Больше всего его удручало то, что в большинстве случаев это были молодые ребята, выросшие за последние пять-семь лет. Что же такое произошло в стране за последние годы, что в институтах исчезли всякие конкурсы на поступление, а в городе начались состязания банд?

В общем, было чем заняться Пафнутьеву в это утро, но вчерашнее посещение Сысцова не выходило из головы. По многим причинам. Сысцов был личностью заметной в городе, и в судьбе Пафнутьева он немало поучаствовал, да и характер преступления, за которым явно просматривался полный беспредел, не давал ему покоя. Если воцарятся эти ребята, подумал Пафнутьев, в городе начнется новый этап, мы выйдем на очередную спираль развития, — усмехнулся он и вызвал по телефону Дубовика.

Тот постучал ровно через минуту, вошел, открыл дверь и остановился на пороге.

— Почему ты не хочешь приблизиться ко мне? — спросил Пафнутьев. — Ты не отвечаешь за себя или за меня?

Дубовик подошел ближе, сел к приставному столику, помолчал, вздохнул.

— А кто сейчас может за кого поручиться, Павел Николаевич? — Глаза Дубовика были печальны, нос, налившийся какой-то ночной краснотой, пылал в сумраке кабинета, и, как всегда, Пафнутьев заподозрил наличие в дубовиковском носу какой-то своей, независимой от остального организма жизни.

— Я, например, могу спокойно и твердо за тебя поручиться! В чем угодно! — решительно заявил Пафнутьев.

— Спасибо, Павел Николаевич. — Дубовик склонил голову, и его нос на какое-то время скрылся из поля зрения.

— Значит, так... — Пафнутьев помолчал, подчеркивая важность момента. — Значит, так... Скажи, у тебя есть хоть сколько-нибудь нераскрытых преступлений?

— Есть.

— Много?

— Очень.

— Выбери, пожалуйста, из них самые злобные, дурные, кровавые, в общем, запредельные.

— Беспредельные, — поправил Дубовик без выражения.

— Как скажешь, дорогой, как скажешь. Выбери и просмотри — нет ли среди показаний свидетелей, среди рассказов жертв и очевидцев упоминания

о человеке в темной одежде, небольшого роста, человеке, которого можно было бы назвать чернявеньким-кудрявеньким.

— Разные люди попадаются среди участников преступлений, — задумчиво проговорил Дубовик. — И горбатый, помню, был, и одноногий... Протез у него свалился во время погони... Смешно так было, — серьезно добавил Дубовик. — Он и сам смеялся, когда его задержали. И оперативники тоже смеялись.

— А ты? Хохотал?

— Что же я, и не человек вовсе? — с легкой обидой произнес Дубовик. — Тоже улыбнулся. Вместе со всеми.

Пафнутьев помолчал, глядя в окно, полистал календарь, но ничто не привлекло там его внимания, и он снова повернулся к Дубовику.

— Значит, так, повторяю...

— Не надо, Павел Николаевич. Я все понял. Вас интересует маленький-чернявенький участник кровавых преступлений. В чем бы они ни заключались. По широкому фронту.

— Участник нераскрытых кровавых преступлений, — уточнил Пафнутьев.

— Понял. — Дубовик поднялся. — Когда?

— Вчера.

— Тогда после обеда.

— Годится, — сказал Пафнутьев и, увидев заглянувшего в дверь Андрея, приглашающе махнул ему рукой. — Садись! — Он показал на стул, который только что освободил Дубовик. — Рассказывай.

— О чем, Павел Николаевич?

— Тогда не надо. — Пафнутьев пожал плечами. Дескать, хотел, как лучше, а ты не понимаешь.

— Ну что сказать. — Андрей посмотрел на одну свою ладонь, потом так же внимательно попытался что-то высмотреть на другой. — Безрадостно.

— Ругается? Корит? Спит отдельно?

— Молчит.

— И ты, помнится, молчал не меньше года.

— Но я никому со своим молчанием не навязывался.

— А она?

— Тоже не навязывается, но я-то рядом, живой пока еще человек.

— Послушай, Андрей... Но ведь с ней произошло нечто такое, что не так давно случилось и в твоей жизни... Проникнись.

— А я что? Я — ничего. Вы спросили — я ответил. У нас все отлично, Павел Николаевич. Надя — прекрасный человек. Мы во всем находим общий язык. Мы вместе едим, гуляем, спим... Но все это — безрадостно.

— Ты еще не на пределе?

— Еще нет. Пока.

— Это прекрасно! — подвел итог Пафнутьев. — Это просто здорово! По-моему, лучше и не бывает.

— Уж не хотите ли вы сказать, что и вы где-то рядом с пределом? Уж не на пределе ли вы, Павел Николаевич? — улыбнулся Андрей.

— Еще нет. Пока.

— Да? — Андрей долгим взглядом посмотрел на Пафнутьева, склонил голову, озадаченно выпятил губу. — Надо же... Если я правильно понял, Павел Николаевич...

— Ты все понял правильно. Разминку заканчиваем. Есть такой человек... Иван Иванович Сысцов.

— Тот самый?

— Да.

— Жив еще?

— Да, я помню, ты собирался с ним разобраться...

— Я и сейчас не против.

— Не надо. Я против. И потом... Нет его вины перед тобой. Это я знаю точно.