Банда 7
Шрифт:
Это было похоже на экран немого кино — Пияшев и Сысцов остановились как раз напротив окна. Разговор шел резкий, но наступал Пияшев. Однако Сысцов не выглядел обороняющимся, он, скорее, был обескуражен и молча смотрел на беснующегося Пияшева. Наконец произошло то, чего так нетерпеливо ждал Худолей, — Пияшев вырвал руку из кармана и протянул Сысцову на ладони нечто маленькое, нечто сверкнувшее в свете уличных фонарей.
Да, это была пуговица.
Сысцов хотел было взять ее, но Пияшев тут же отдернул руку, словно в кулаке у него была невесть какая ценность.
Сысцов недоуменно посмотрел на полу своего пиджака,
Пияшев выкрикнул что-то и, круто развернувшись, направился к входу в гостиницу. Вскоре он возник в проеме двери. Подошел к столику, за которым обычно располагались руководители поездки, и сел рядом с Пахомовой. Тут же вошел и Сысцов. На его лице блуждала озадаченная улыбка, он явно не понимал, что происходит.
— Я тебя сдам, понял?! Я тебя сдам! — донеслись до Пафнутьева слова Пияшева. — Ты думаешь, это последние пленки?! У меня еще две копии, понял? У меня еще две копии! Хочешь жить — живи. Мои условия знаешь! — Голос Пияшева был, как всегда, сочен и бархатист, но сейчас в нем пробивались истеричные нотки.
— Перестань визжать! — резко сказала Пахомова, и Пияшев перешел на какой-то свистящий шепот, разобрать слова уже было невозможно.
Больше всего Пафнутьева удивляло поведение Сысцова — он не произнес ни единого слова. Внимательно слушал Пияшева, как может слушать психиатр разбушевавшегося клиента, иногда кивал головой, дескать, продолжай, ковырял вилкой в тарелке, иногда взглядывал на Пахомову, словно прося ее объяснить происходящее. Потом налил в стакан красного вина и все с тем же озадаченным выражением выплеснул его в лицо Пияшеву. И спокойно поставил стакан на стол.
Пияшев поперхнулся, вскочил, потом наклонился к столу и скатертью вытер лицо. Кажется, вино его отрезвило, и он уже не шипел, не пытался выкрикнуть какие-то угрозы.
— Ну, что ж, — сказал он, — наши цели ясны, задачи определены... За работу, товарищи.
И какой-то подпрыгивающей походкой вышел из столовой. Через несколько минут он прошел мимо окна — на фоне огней набережной его силуэт смотрелся неплохо, даже с некоторой изысканностью.
— Вывод? — негромко спросил Худолей.
— Сысцов у него на крючке, — так же тихо ответил Пафнутьев. — Но дело в том, что Сысцов — это не та рыба, которую можно держать на крючке слишком долго — утащит в пучину. Пияшев этого не знает, молодой ишо. Мне кажется, гомики вообще люди недалекие, умишко у них, конечно, шустрый, как у воробышка, но недалекий, женский. Что-то будет.
— Не понял?
— События грядут. Ты сунул палку в такое осиное гнездо... Что-то будет, — повторил Пафнутьев. — Хватит тебе в номере валяться, пора знакомиться с местными достопримечательностями. Завтра по программе Монако и Монте-Карло.
— Игорный дом?
— И это тоже, — кивнул Пафнутьев.
— А ты откуда знаешь?
— Пахомова сказала. Достань свой фотоаппарат с длинным объективом и пощелкай девочек, пощелкай мальчиков... Не жлобись на пленку. Когда вернемся домой, некоторые снимки могут заговорить. Помнишь пленку, которую подарила мне одна девочка? Очень полезные оказались фотки.
— Как ты прав, Паша, как ты прав! — воскликнул Худолей. — Но эти кости, — он ткнул вилкой
— Поужинаем у моря, — успокоил его Пафнутьев.
На набережной было не слишком многолюдно: все-таки весна, только самые нетерпеливые приехали в апрельский Аласио. Но киоски и всевозможные забегаловки уже открылись, столики были выставлены прямо под открытым небом, они еще пустовали, однако по всему было видно, что через месяц здесь будет шуметь другая жизнь, веселая и соблазнительная. А сейчас только пахомовские красавицы сиротливо прохаживались под фонарями, пытаясь скромными своими прелестями привлечь внимание недоверчивых итальянцев. Больше половины группы остались на берегах Лаго Маджоре, за ними Массимо, видимо, поедет вне программы. В конце набережной шло какое-то строительство, в свете фар работал маленький ковшовый экскаватор, маленький бульдозер разравнивал серый влажный песок, холодное еще море шумело в темноте, словно ворочалось там и вздыхало какое-то существо, выползшее из глубин.
Проходя мимо очередной кафешки, Пафнутьев с Худолеем увидели там все свое руководство — за одним столиком сидели Пахомова, Сысцов, Пияшев и, конечно, Массимо. Большого веселья в компании Пафнутьев не заметил, но на столе стояла большая оплетенная бутылка кьянти, позы у всех были расслаблены, из чего можно было заключить, что разговор идет спокойный, рассудительный.
Значит, выяснение отношений отложено до возвращения. А сейчас надо было пристраивать девочек — не катать же их даром. Они должны еще отработать дорогу, питание, гостиницу, какой бы затрапезной она ни была.
Помимо пафнутьевской банды, в поездке случайно оказались какие-то две пенсионерки, которые только и делали, что путешествовали по белу свету, а потом месяцами рассказывали об этом соседкам-домоседкам. Был еще какой-то потный бизнесмен с женой, молодая пара, помешанная на Италии, хмурый одинокий старик, непонятно как оказавшийся в этой странной компании.
Когда Пафнутьев с Худолеем подсели за один столик к Шаланде и Халандовскому, в этом не было ничего подозрительного — в поездках люди знакомятся охотно, отношения завязываются самые дружеские, а иногда и надолго. Как бы сам собой из воздуха сгустился официант, оказавшийся на удивление сообразительным — когда ему на чистом русском языке сказали, что требуется большая бутылка кьянти, Халандовский даже показал руками, какого именно размера и формы требуется бутылка, парень все сразу понял и не стал даже дослушивать бестолковые объяснения. И ужин продолжался под ясными итальянскими звездами, под деликатный шум Лигурийского залива.
В эту ночь Шаланда спал плохо. Его тяжелое неповоротливое тело маялось и страдало. Кровать под ним не просто поскрипывала и постанывала, нет, казалось, что с каждым его движением в ней, в кровати, что-то обрывалось, надламывалось, выходило из гнезд и это зыбкое сооружение каждую секунду могло рухнуть и рассыпаться. Хотя жена спала сладко, тихонько посапывала, и по всему было видно, что красное вино кьянти ей на пользу. Организм жены впитал кьянти охотно и быстро, будто истосковался по вину, заждался и вот наконец набросился, утолил жажду и уснул сном глубоким и даже целебным.