Банда возвращается
Шрифт:
– …Президенту и Госдуме, я уже слышал, – разочарованно вздохнул Банда. – В ваши обязанности входит регулярная проверка сортиров?
– Нет, я зашел, так сказать, по собственной инициативе, – Репека за словом в карман не лез.
– По нужде, то есть.
Репека пожал плечами:
– Может, и так.
– Смоленцева убили в кабинке?
– Нет, его тащили туда, – лейтенант кивнул в сторону туалетной комнаты, – на полу остались капли крови, а тело было брошено ничком на унитаз.
– Ноги не торчали?
– Нет,
– Хорошо, все это я увижу по фотографиям. Что вы предприняли дальше?
– Достал пистолет и проверил остальные кабинки, затем сообщил о происшествии по команде.
Банда оживился:
– Кому именно?
Последовала почти неуловимая пауза:
– Я находился на тот момент в оперативном подчинении у лейтенанта Макаровой, ей и сообщил.
– А она?
– Она через несколько секунд прибыла сюда.
– Дальше.
– Макарова отослала меня к Кожинову, а сама осталась дежурить здесь. Я побежал.
Тон Александра не демонстрировал особого интереса; все это были, можно сказать, рутинные вопросы:
– Побежали?.. Почему нельзя было просто сообщить по переговорнику?
– Услышали бы посторонние, нет связи, которая бы работала только с Кожиновым.
– А телефон?
– Тоже кто-то услышал бы…
Бондарович сообразил:
– …и в записи осталось бы на прослушивании. Понятно. Потом ты прибежал с Кожиновым, и все закрутилось.
– Именно так.
– Ясно… Как был убит Смоленцев?
Наверное, Репеке этот вопрос задавали сегодня уже не один раз. Лейтенант отвечал почти механически:
– Мне кажется, ему треснули по голове тяжелой стеклянной пепельницей, а потом перетаскивали в кабинку туалета и повредили шею, он был крупный человек. Или ломали шею специально, чтобы добить.
– Где была пепельница?
– Обычно, понятное дело, стояла на столике между креслами. Вот тут, – он указал рукой. – А когда я вошел, она валялась на одном из кресел. Есть снимки, сами увидите.
Вытянув ноги под столик, Бондарович расслабился. Он хотел использовать эти несколько минут разговора с Репекой еще и для того, чтобы хоть немного отдохнуть…
– Понятно: в одном из кресел… А дверь?
– Какую вы имеете в виду дверь?
– Из курилки в коридор.
– Эта дверь была закрыта. Точнее притворена… Поскольку она на пружине, то всегда в таком положении…
В курилку вернулась Виктория.
Александр сразу ощутил, что от девушки повеяло некоей свежестью – волнующей, можно сказать, свежестью. А еще можно сказать – как бы весной. Всякой молодой девушке подошел бы этот аромат… Вероятно, Виктория воспользовалась каким-то очень редким благородным дезодорантом.
Девушка остановилась у столика:
– Разрешите? Вот список лиц, присутствовавших во время убийства на этаже, – она протянула Александру распечатку. – А это ваше удостоверение члена следовательской группы и пропуск в четвертый госпиталь.
– Спасибо.
– Вы уже закончили? – она спокойно смотрела в глаза Бондаровичу.
– Расследование? Пока нет.
– Вы всегда шутите на месте убийства? – Виктория не была склонна улыбаться.
– Да, такой уж я весельчак, – Бондарович потер лицо ладонями. – Не подумайте только, что у меня неадекватная реакция. Это срабатывает своего рода защитный механизм… Куда мы направимся дальше?
Ему казалась все симпатичней эта девушка. Сдержанность ее, умение держать себя в руках просто не могли не подкупать.
Виктория сделала движение к двери:
– В рабочую комнату, там получите остальные документы, и там же – все свежие сведения.
– А кофе?
– Да, конечно, – на почти неуловимое мгновение глаза девушки стали удивительно уютными.
«Прямо обалдеть», – поставил себе диагноз Банда и поднялся из кресла:
– Тогда пойдемте.
Виктория Макарова обернулась к своему напарнику, спросила Александра:
– Лейтенант Репека вам еще нужен?
– Нет.
– Отправляйся домой, Николай, – тихим мягким голосом велела Виктория. – Отдохни и завтра к восьми.
Они пошли бесконечными кремлевскими коридорами. Теперь коридоры по большей части были пустыми. Женщина шла чуть впереди и справа от Александра, указывая дорогу. Шла довольно быстро и уверенно. Бондарович, у которого был наметанный глаз, обратил внимание на некую неправильность в том, как на ней сидит пиджак.
– Что это у вас под левым плечом морщит пиджак? Плохой портной или «волына»?
– Что? – удивилась Виктория.
– «Волына» – это пистолет на языке моих клиентов. Я по долгу службы в основном не с кремлевскими генералами общаюсь, а с «братвой».
Девушка чуть замедлила шаг:
– Это «волына», по-вашему.
– И вы из нее, простите, стреляете? Не для виду носите? «Макаров», наверное? – все острил Александр; такое у него было настроение. – Фамильный?
– Да, приходилось, – спокойно подтвердила Макарова, продолжая указывать дорогу. – А шутка про мою фамилию, как вы понимаете, второй свежести…
– …и последней, – подхватил Бондарович цитату.
«Господи, – подумалось ему, – что это меня сегодня несет? И чего я к ней привязался?.. Должно быть, понравилась девица… запала. Что ж, бывает! Но почему опять раздражаюсь? Ах, да! Чертовы кремлевские игры…»
– Как ни странно, это мое любимое занятие, – слегка потупившись, сказала Виктория. – И, наверное, единственное, что я умею делать хорошо.
– Вот как? – ничего умнее этого замечания у Александра не придумалось.
Ему показалось, что девушка взглянула на него насмешливо. Или лукаво?