Бандагал (сборник)

Ринонаполи Анна

— Это же «Рапсодия в стиле блюз»! — воскликнул президент, который неплохо разбирался в джазовой музыке.

— Кола Портера, — по-военному четко отрапортовал генерал.

— Джорджа Гершвина, — пробормотал кто-то из делегатов.

— Я бы предложил… — начал было генерал, но осекся под суровым взглядом президента. В утешение генерал представил себе, как ракета с атомным боезарядом попадает в муравья, упорно взбиравшегося вверх по его левой ноге.

Чудище прекратило извергать мед и стало посылать электрические разряды.

Теперь оно явно чувствовало себя увереннее, убежденное, что лед тронулся. В затруднительном положении оказались люди, которые принялись беспорядочно размахивать руками и спорить. Чудище восприняло это как доброе предзнаменование — анализ мозговой оболочки Землян подтвердил его впечатление.

После короткой паузы чудище вновь заиграло.

— Неаполитанская песенка «О ты, окно, откройся». Ну и репертуар у него, черт побери! — возмутился сенатор.

— Согласен, что туба-бас в финале могла ввести вас в заблуждение. Но на этот раз я не ошибся — это Кол Портер, — возразил генерал.

— Газлини, — коротко бросил президент.

Никто из членов делегации не решился ему возразить. Все промолчали, даже когда стало ясно, что чудище просто настраивало инструменты, а играть начало только теперь.

— «Сент-Луис блюз» — подсказал делегат, стоявший в глубине зала, тот самый, что назвал прежде имя Джорджа Гершвина.

Президент кивнул и сказал, что уважаемый член делегации, по-видимому, знаток джазовой музыки. Генерал, окончательно изнемогший, нанес муравью сильнейший удар своей жилистой ладонью. Треск удара совпал с началом менуэта, прерываемого свистками и аплодисментами, которые чудище очень искусно воссоздавало через левые рты.

— Менуэт в исполнении Калифорниано, — сказал сенатор и впервые пожалел, что посвятил жизнь изучению творчества Моцарта.

— Нет, Дейва Брубека, — сказал президент, который был моложе сенатора, имел красивую жену и живо интересовался музыкальной жизнью страны. — Потрясающий пианист, — добавил он.

— Совершенно верно, — подтвердил всезнающий делегат.

Президент самодовольно улыбнулся, но в тот же миг улыбка застыла у него на лице.

— Позволю себе, однако, заметить, — продолжал знаток музыки, — что я не разделяю вашего восторга. У Дейва Брубека отличная школа, но ему не хватает задушевности и умения импровизировать.

— Тем не менее его концерты проходят с неизменным успехом, — возразил президент.

— Несведущие люди, профаны, — парировал знаток. — Не будь в его оркестре саксофониста Поля Десмонда, все бы вскоре убедились, что Брубек мало чего стоит.

— Неповиновение, оскорбление власти, заговор в присутствии врага, — начал перечислять генерал. Чудище призвало его к порядку, обдав струей меда.

Президент молчал. Знаток тоже. Он вдруг уразумел, что из любви к объективности упустил верную возможность стать профессором кафедры джаза столичного университета.

— А

вы, пожалуй… — начал было президент. Но его прервал сенатор.

— Почему бы не показать ему числа?

— Вон! — закричал президент, который, будучи истинным демократом, не терпел вмешательства сенаторов.

— Не пойду, — храбро заявил сенатор, теснимый к выходу бравым генералом. — Я предлагаю числа не зря…

— Неповиновение, оскорбление власти, заговор, — громогласно перечислил генерал.

— …обычные числа, — фальцетом крикнул сенатор, пятясь к дверям.

— Что вы имеете в виду? — с умным видом осведомился президент.

— Набор чисел, — объяснил сенатор и рысцой подбежал к президенту. — Самых простых.

И, вспомнив недавний телефильм, добавил:

— Числа универсальны. Покажем ему таблицу умножения, и это послужит базой для конструктивного диалога.

Быстро принесли электронные счеты с клавишамистоит набрать определенную комбинацию цифр, и сразу же на световом табло зажигается соответствующее число лампочек.

— Дважды два — четыре, — не без гордости сказал президент.

Мгновенно зажглись четыре лампочки и, помигав некоторое время, погасли.

— Дважды три — шесть.

И снова зажглрсь соответствующее число лампочек. Семь, помноженное на семь, вызвало настоящий переполох. Члены делегации были сравнительно молоды и о теории Эйнштейна сохранили самые смутные воспоминания. Главного же математика решили не вызывать — в зале и так было полно народу.

— Семью семь…

— Пятьдесят, — негромко сказал президент.

— Шестьдесят четыре, — выпалил генерал, не узнавший президентского голоса.

— Сорок девять, — сказал знаток музыки.

Президент, поверив ему на слово, осторожно нажал клавиши и набрал именно эту цифру. На табло зажглось сорок восемь лампочек — одна лампочка перегорела.

Чудище вновь стало извергать мед. Генерал, взяв в руки перегоревшую лампу, обнаружил, что она иностранного производства.

— Саботаж! — завопил он.

Чудище подумало, что земляне — весьма странные типы. Правда, ему впервые довелось встретиться с пришельцами из других миров, но как бы то ни было, играть так, громко и визгливо по меньшей мере невежливо. С этой мыслью чудище задремало.

Земляне решили перейти в контратаку. Генерал понял это как высочайший приказ немедленно применить ракеты. Ему пришлось срочно отменить свое распоряжение, и он самолично отправился домой за пленками Луиса Армстронга, любимого музыканта своего старшего сына.

Наконец чудище проснулось и с надеждой подумало, что второй день контактов с землянами окажется более успешным. После пленок Армстронга, не возымевших желанного эффекта, сенатор сыграл концерт Моцарта. Он играл вдохновенно, тем самым как бы беря реванш у наглого генерала. Однако чудище прервало его очередной струей.