Бандагал (сборник)
Шрифт:
— Бертилла… — прошептал он, войдя в комнату. Бертилла бросилась к нему и крепко обвила его руками…
— Кент! — нежно, с неподдельной тревогой воскликнула она. — Так рано? Что-нибудь случилось?!
Не в силах произнести ни слова, Кент крепко прижимал ее к груди. Если это сон, то как хорошо было бы не просыпаться вовсе! А Бертилла льнула к нему всем своим упругим телом, которое двенадцать лет назад на его глазах рухнуло на гнилые листья парка. Целуя возлюбленную, Кент на какой-то миг забыл обо всем на свете. Словно бы издалека до него донесся приглушенный голос Бертиллы.
— Ты… ты совсем другой, Кент, — растерянно проговорила
Кент радостно засмеялся и ласково растрепал ей волосы.
— Обещай мне, что навсегда останешься таким, как сейчас. Да, Кент?
Кент ничего не ответил и снова прильнул губами к ее губам. Но она мягко высвободилась из его объятий.
— Тебе пора! — с шутливой строгостью сказала она. — Раз уж ты пришел, я сама отведу тебя на место.
— Пора?.. — неуверенно повторил Кент.
— Конечно. Ведь ты человек практичный и любишь не одни только поцелуи.
Она улыбнулась и, взяв его за руку, повела по коридору. У Кента роились в голове самые противоречивые мысли. Они шли, прижимаясь к стене, и вспышки молний на мгновение освещали их фигуры.
— Какая погодка! Самое лучшее время для воров, верно? — с грустной усмешкой сказала Бертилла.
Кент в ответ только крепче сжал ей руку. Теперь он все понял. Как отдельные звенья мозаики, все подробности уложились в строгом закономерном порядке, и сразу же взору Кента предстала законченная и ясная картина.
Ну конечно же! Он снова, второй раз украдет драгоценности. Но это будет последнее преступление в его новой жизни, благодаря которому он разбогатеет, скупит акции Северной компании либо соляных копей в Чили.
Открыть сейф было для него сущим пустяком. При свете молний драгоценные камни сверкали точно звезды в ночном небе.
— Как ярко они блестят! — восторженно воскликнула Бертилла.
— Твои глаза еще ярче! — нежно прошептал Кент, ловко рассовывая бриллианты по карманам.
Он аккуратно закрыл шкатулку и схватил возлюбленную за руку.
— А теперь бежим! — воскликнул он.
— Дай мне только захватить чемодан! — робко попросила Бертилла.
— Нет, нет! Время не терпит, — встревоженным голосом ответил Кент.
В тот же миг, когда они спустились вниз, гроза с новой силой обрушилась на парк и виллу. Дождь перешел в ливень, громыханье грома слилось в один сплошной гул. Держась за руки, они помчались к воротам. Но хоть они и бежали очень быстро, подгоняемые порывами ветра, Кенту казалось, что эти проклятые ворота отодвигаются все дальше. Да и сам парк словно невероятно вырос и удлинился, превратился в непроходимые джунгли, которые по злому волшебству схватили их обоих и не собираются отпускать.
— Я больше не могу, остановимся на минуту! — задыхаясь, простонала Бертилла.
Они прислонились к стволу дерева, тяжело дыша от усталости. Бертилла крепко прижалась к Кенту.
— Мне страшно! — прошептала она. — И все равно я счастлива.
Ее влажное от дождя лицо было нежным и грустным, а губы неудержимо манили к себе.
Внезапно Кент почувствовал, что Бертилла дернулась и словно окаменела. Он поднял глаза и со страхом увидел… дуло наведенного на них пистолета. Во взоре Бертиллы тоже отразились растерянность и ужас. Она раскрыла рот, но сухой звук выстрела опередил ее отчаянный крик; она выскользнула из его объятий и как-то неловко, боком рухнула на землю.
Кент хотел закричать, но ему показалось, что шум крови,
«Судьбу обмануть невозможно!» — прозвучал внутри неумолимый голос. И все-таки Кент шагнул ей навстречу. И сразу же из наведенного пистолета вырвался язычок пламени, грязная земля обрушилась на него, и Кент ощутил на губах противный запах гниющих листьев.
Анна Ринонаполи
ДРУГ
Кажется, будто город тянется по всей планете: улицы, площади, улицы. Поднимешь глаза, посмотришь влево или вправо — повсюду двух-, трехъярусные дороги, спиралью убегающие все выше к голубым куполам; стремительные автострады и медлительные пешеходные дорожки, где люди держатся одной рукой за поручни, другой толкают в бок соседа, а на перекрестках норовят любой ценой первыми уцепиться за новый поручень. Время — дороже денег, надо успеть и на службу, и в кино, и домой. За пять минут коллега успевает занять твое место, любовница — найти тебе замену, толпа — до предела набиться в кинозал. Стоит тебе опоздать, и ты останешься один, тебя ждет унылый вечер; глухой уличный гул будет напоминать тебе гудение атомной печи, которая терпеливо дожидается своего часа. Джиджи Милези, Правда, никогда не приходилось ее видеть. Но с того дня, как его разбудил стук в соседнюю дверь, он не может без ужаса произнести само это слово. Четверо могильщиков (или то были роботы?) в черных комбинезонах водрузили запечатанный гроб на машину.
— Синьор, отойдите, смотреть запрещено.
Все разумно — город стремится спрятать отбросы, гниль, если только ты еще при жизни не согласишься отчислять каждый месяц десятую часть заработной платы на традиционные похороны и сын не проверит, выполнили ли городские власти твою волю. «Но у меня нет ни детей, ни жены, я одинок, как и мой сосед», — с тоской подумал Джиджи Милези.
Собственно, он даже не знал хорошенько своего соседа, но тот также жил в квартале холостяков. Ни высокий, ни низкий, ни красивый, ни уродливый, безликий, точно светофоры на улицах, что регулярно загораются и гаснут, и ты даже не знаешь, сколько их — десять, сто тысяч, миллион — в этом городе без дня и без ночи. Сколько бы Джиджи ни бродил по городу, он ни разу не добрался до его окраины — квартал за кварталом, зеркала, отражающиеся в других зеркалах. Кажется, будто ты идешь по кругу и не можешь отыскать верного направления, хотя стрелка компаса неизменно показывает на север.
Он, Джиджи, потерялся еще в детстве, когда, выйдя из детского дома, на перекрестке схватился не за тот поручень. Его подобрали на улице совершенно обессилевшего, уложили в кровать (в больнице кровати стояли бесконечными рядами) и дали вкусное лекарство, которое помогает забыть о матери. Наутро он вышел из больницы с пластинкой, вмонтированной в правое ухо. На пластинку были нанесены его имя, фамилия, дата и место рождения.
Сейчас у всех новорожденных есть такая пластинка, и ихочень легко опознать и отличить. Но как им тогда удалось узнать его имя? А может, они ошиблись? Во сне кошмаром нахлынули самые нелепые мысли, но механический голос автоматических часов предупреждает: семь часов десять минут, семь часов пятнадцать минут, и остается лишь смутное чувство, что надо вставать и идти на работу.