Бангкокская татуировка

Бердетт Джон

— Как поживает миа ной?

— Которая? — На лице выражение наигранного безразличия.

— Четвертая. Та, что живет в имении в Чиангмай.

— Ах она… — Викорн нахмурился. — С ней все в порядке.

На мгновение мне показалось, что я его достал. Но он недаром служил полковником полиции и не жаловался на нервы. Широко улыбнулся и, блестяще подражая своей пассии в пароксизме гнева, заговорил пронзительным голосом: «Дерьмо! Я отдала тебе лучшие годы жизни, а ты не ценишь! Держишь меня в этой глухомани, хотя я могла бы жить в Бангкоке. Зачем я тебе понадобилась? В качестве трофея? Целый месяц меня не трахал — тело только зря пропадает! Уж лучше работать проституткой, чем оставаться твоей собственностью! Думаешь, что сейчас средние века? Хоть бы дал приличных

денег! Только потому, что я не хочу иметь от тебя детей, наказываешь меня — сослал сюда и оторвал от всех и всего, что мне нравится. Будто у тебя мало детей! Вот закручу любовь с одним из твоих охранников — будешь тогда знать! Я — молодая женщина, а ты ни на что не способный жалкий старый хрыч. Говори что хочешь, все равно сделаю у себя на заднице большущую татуировку и повешу серебряное кольцо на лобок! Пусть мужчины валяются у моих ног…»

Что мне оставалось? Я согнулся пополам и поперхнулся от смеха: казалось, что она сидит с нами за столом.

На обратном пути в участок Викорн необыкновенно тепло потрепал меня по плечу, достал небольшой сверток и протянул мне. Я заглянул внутрь — там оказался автоматический пистолет «хеклер-и-кох». Сердце тревожно сжалось.

— На всякий случай держи при себе. Особенно по ночам. И еще это. — На бумажке был написан номер телефона. — Занеси в список быстрого набора. Никто не ответит, но я пошлю ребят к тебе на выручку. Только будь постоянно дома или в клубе. Впрочем, до моего возвращения из Индонезии ничего не должно случиться.

— Зинна?

— Боюсь, ему может не понравиться то, что ты называешь планом Б. — Викорну пришлось сделать усилие, чтобы стереть с лица улыбку. Он поймал в зеркальце заднего вида взгляд водителя. Тот едва сдерживал хохот.

ГЛАВА 25

Вот что мне некогда рассказывали: верная Ананда однажды спросила величайшего из мужей: «Повелитель, отчего так происходит, что в животных представлено все, чем славятся боги? Свирепость Кали — в тигре, сила и выносливость Ганеша — в слоне, хитрость и изобретательность Ханумана — в обезьяне, но нам неизвестно создание, которое бы отражало достоинства Будды». Татхагата кивнул, обвел мир всевидящим оком и описал Ананде животное, обитающее на другом континенте. Оно размером с обезьяну, имеет на каждой ноге всего по три пальца, способно неделями висеть вниз головой на верхушках деревьев, питается только теми листьями, которые непригодны для еды другим млекопитающим, жизнь в нем настолько нетороплива, что на переваривание пищи уходит неделя, оно безропотно мирится с болью и унижением и по своей конституции неспособно на торопливость.

Ответь мне, фаранг, разве может быть более весомое доказательство просветления, чем этот пример: у ног человека лежит весь мир, а он считает образцом для подражания трехпалого ленивца? Но если другие настолько бескомпромиссно подавили свое эго, значит, получится и у меня.

Другими словами, я внезапно обнаружил, что совершенно излечился от греха тщеславия. Работал над этим все выходные, обдумывал путь к безмятежности, купался до изнеможения в океане, заплывая настолько далеко, что не видно было берега, и выкурил два косячка. Борьба оказалась нешуточной, однако я себя преодолел. Мне больше не хотелось продвижения по службе и ста тысяч долларов. Пусть их заберет она (эта сука). Если ей не страшно пачкать душу, помогая Викорну в грязной и по большей части безумной вендетте, — ее дело. Но только чтобы потом не жаловалась на карму. В следующей жизни лейтенант Манхатсирикит будет золотой рыбкой в моем аквариуме. Вы поняли: меня все еще ранит, что она ближе к полковнику и умнее меня. Что же все-таки такое этот план Б?

Вернувшись в клуб, я не нашел ничего лучше, как позвонить Фатиме.

В трубке послышался ее распевный голос:

— Дорогой, тысячу лет тебя не слышала.

— Извини.

— Я уж начала подумывать, не стесняешься ли ты меня.

— Никогда. Просто ты теперь не в моей весовой категории. Я оробел.

— Не обманывай,

дорогуша. Никто не способен внушить тебе робость. Но тебе ведь что-то от меня надо? Так?

Я объяснил ситуацию с Леком и обрадовался ее минутному колебанию.

— Старшей сестрой? Меня? Я ничего подобного не делала и не имела желания. Слишком непростое занятие. — Смешок. — Но сделаю, если попросишь. Хочу посмотреть, как ты приползешь ко мне на коленях и в женском платье.

— Умолять не собираюсь. Не знаю, правильно это или нет…

— Дорогуша, только не начинай говорить как фаранг. Не может быть ни правильного, ни неправильного. Юный Лек либо искренен, либо нет. Если он искренен, а мне кажется, что так оно и есть, его не остановить и целой армии. Приведи парня ко мне. Стоит мне на него взглянуть, и я буду знать, что следует делать.

— Когда?

— Теперь.

— Но сейчас уже за полночь.

— Разве может быть лучшее время?

Я позвонил Леку, и тот охнул от благоговейного трепета, восторга и страха. Мы взяли такси и поехали на Тридцать девятую улицу, где Фатима владела трехэтажным пентхаусом в одном из самых престижных домов города. По дороге я посмотрел на Лека глазами Фатимы — уж слишком он красив, чтобы это принесло ему пользу.

Первоначально незаконнорожденный сын девушки по имени Карен из бара и черного американского солдата, которого никогда не видела, Фатима была высока и смугла. Она выглядела обворожительно в своем любимом кимоно (красном с широким белым поясом), с удлиненным лицом, полным трагизма, плоским животом, изящными длинными руками с красивым маникюром, подчеркнуто ярко подведенными глазами, которым пришлось заглянуть в самые глубины отчаяния. Фатима стояла в дверях и сжимала ладони Лека в вытянутых руках. А я оказался сторонним и совершенно ненужным наблюдателем. Как объяснить духовно слепому всю важность момента: дух-хранитель Лека узнал древнюю душу? Фатима прислонилась к дверному косяку, а за ее спиной открылась перспектива с бесценными произведениями искусства, стоящими на постаментах — в большинстве своем из агата, — и эта перспектива убегала к окну во всю стену, в котором мерцали огни города и стояла желтая луна. Я кашлянул.

— О Будда! — Фатима так и не выпустила рук юноши и, не сводя глаз с Лека, хрипло прошептала: — Теперь можешь нас оставить.

Я вернулся в свою берлогу, но заснуть не мог. Всю свою жизнь работал в гетеросексуальных сферах торговли сексом и насмотрелся всякого, что делали между собой мужчина и женщина, но по напряженности это не шло ни в какое сравнение с отношениями транссексуалов. Я больше не хотел тревожиться ни о Леке, ни о том, как поступит с ним Фатима. Отныне он будет следовать сложным правилам их нового мира. По сравнению с ним убийство Митча Тернера показалось не такой уж непроницаемой тайной, почти обыденным делом, но от этого не менее интригующим. Я взял привезенную из Сонгай-Колока пухлую стопку бумаги и принялся перечитывать дневник Чаньи.

ЧАСТЬ IV

ДНЕВНИК ЧАНЬИ

ГЛАВА 26

Чанья начинала свой дневник так: существуют две Чаньи. Первая — благородна, чиста и сияет, словно золото. Чанья вторая трахается за деньги. Вот почему шлюхи такие безбашенные.

Она писала о себе в третьем лице — позволительный прием в устном и письменном тайском, особенно среди представителей низших классов. Чанья всегда хотела поехать в «Сахарат Америку».

Серьезно подумывал дословно перевести весь текст, но стиль не соответствовал бы остальному повествованию. Я не смог бы вставлять свои комментарии и, зная, как ты, фаранг, ценишь гармоничность, решил прибегнуть к приему истинных ученых — ограничиться субъективным переложением. Доволен?

Америка была той мечтой, которая еще в детстве отравила душу Чаньи через телевизионный экран. Начав с Эмпайр-Стейт-билдинг и Большого Каньона реки Колорадо, ее мозг впитал миллионы образов нации, прославившейся умением самопродвижения.