Банк
Шрифт:
«А может, и в самом деле? Да и какого черта. В конце концов, с работы ее уберу, сниму квартиру. Впервой, что ли? А по любви, не по любви — кому все это сейчас нужно?» Он попытался вызвать в памяти спасительный образ своей старой доброй знакомой — Яниной мамы, маленькой нервной женщины, трогательно беспокоящейся при встречах, не обижают ли там ее кукушонка. Увы, образ выдался тусклым и при виде выпирающей из одежды девушки быстро бледнеющим.
— Мне уж вот-вот двадцать, — по-своему оценила его колебания Яна. — Вы не полюбите, так другого… другой
В тот же миг и сам Забелин, и отпрянувшая Яна с тревожным раздражением повернулись к неспешно затянувшей свою скрипучую гамму двери.
В увеличивающемся пространстве появилась щуплая фигурка с взъерошенными волосами над бледным личиком, с облупленным, будто пересохший лук-порей, носом. В облегающих узенькие бедрышки влажных от снега джинсиках она напоминала чахлый тюльпанчик, облепленный смокшимся целлофаном.
— Слушай, я предупреждала! Чего, самая шустрая? Подождать не можешь? — обрушилась на заглянувшую Яна.
— Я давно жду, — игнорируя секретаршу, девушка обратилась к Забелину.
— Что у вас? — Под ее понимающим взглядом он смешался.
— Я Юля.
— А я Яна. И что дальше?! — угрожающе отреагировала секретарша. Она подошла вплотную и теперь возвышалась над маленькой Юлей, как горячащаяся статная кобыла рядом с невзрачным пони.
Но, странное дело, от невыгодного соседства этого представившаяся Юлей не испытывала ни малейшего дискомфорта.
— Я Юля Лагацкая.
И при виде напрягшегося Забелина добавила удивленно:
— Владимир Викторович предупредил, что меня будут ждать.
— То есть вы от Второва?!
— Ну да. — И девушка обозначила кивок в сторону заинтересованной секретарши.
— Вы свободны, Яна, — получилось нарочито официально, и Забелин добавил: — В понедельник, как и все, приступите к работе.
Лицо Яны вспыхнуло торжеством, и, прежде чем выйти, она, поймав его взгляд, томно, значительно, опять кому-то подражая, прикрыла свои вздыбленные тушью ресницы.
«О Боже». — Чуткий на фальшь Забелин почувствовал себя отцом Сергием, избавившимся от искушения.
— Итак, — он указал на овальный стол, — я Забелин Алексей Павлович. Вы — Лагац…
— Лагацкая Юля.
— Да. И чем могу?
Неожиданно на лице посетительницы проступило мягкое, лучиком солнца меж плотных туч, лукавство.
— Скорее я должна мочь. Ведь это вы меня ждете.
— Это я слышал. Боюсь, тут недоразумение. У нас действительно с Владимиром Викторовичем был э… некоторый разговор. Но, должно быть, мы не совсем поняли друг друга… Вы где учитесь?
Он смешался под ее внимательным взглядом. Где-то там в глубине себя она явно веселилась. Лицо, впрочем, оставалось замкнутым.
— То есть раз уж рекомендация Владимира Викторовича, я, конечно, пораскину в смысле трудоустройства. Но мне нужен был — да и теперь, собственно, — такой, знаете, матерый профи.
— Я так и поняла.
— Ну вот видите. — Забелин
— Так когда начнем?
— Понимаете, девушка, у нас очень жесткий бюджет. — Забелин проклинал неловкое положение, в которое загнал его шеф, и непонятливость визитерши. — Секретарша уже есть.
— Я видела.
Он уловил иронию и обозлился:
— Словом, как только, так сразу.
— Дело в том, что не хотелось бы оттягивать. У меня есть хорошее предложение, но Владимир Викторович просил помочь здесь.
— Помочь, — туповато повторил Забелин, разглядывая ее расцарапанную руку. «Может, и цыпки есть».
— Котенок, — проследила за его взглядом Юля. — Забрался под диван. Мяукает со страха. Вот… вытаскивала.
— Ну да. А вам, простите…
— Двадцать три. Но фондовым рынком занимаюсь четыре года. Между прочим, когда я писала сценарий приватизации СНК, то и вовсе был двадцать один…
— Сценарий чего?! — Забелин, осторожно взяв ее за щуплые плечики, вновь усадил на диван, усевшись рядом. — То есть вы хотите сказать, что разработали программу…
— Ну, не я одна, конечно. Но концепцию — да. Это мое.
В продолжение всей этой удивительной встречи Забелин чувствовал себя неуютно, но теперь он оказался в каком-то вовсе иллюзорном положении.
Даже среди прочих предельно коррумпированных, «прихватизационных», как их называли, процессов продажа за бесценок крупнейшей нефтяной компании прогремела как образец максимально наглого и в то же время элегантного обкрадывания государства. Определить оптимальные условия конкурса было поручено инициатору — Онлиевскому. Среди задач, поставленных им перед разработчиками, значились две ключевые. Прежде всего, само собой, взять по дешевке и сделать при этом так, чтоб никто из конкурентов, даже предлагающих гораздо большие деньги, не мог выиграть у АИСТа и чтоб все это оказалось абсолютно законно.
Разработчики пошли дальше. Они придумали, как на этом можно еще и заработать. Поэтому самым писком оказалось включение в условия конкурса положения о том, что победитель обязан внести в компанию технологическую установку по производству крекинга. То есть то оборудование, которым единственно обладал АИСТ и как раз не знал, как бы от него избавиться. А уж после того, как хлам этот был оценен в пятнадцать миллионов долларов, непонятно было, чему больше следовало изумляться — изворотливости тех, кто изобрел такие условия, или бесстрашию тех, кто их подписал.
И вот теперь подле Забелина сидела щуплая девчушка с прыщавым, плохо припудренным носиком и, непрерывно оправляя коротковатый джемперок, стеснительно признавалась, что все это сотворила она.
— Что ж вас Онлиевский-то отпустил?
— Сама ушла.
— Почему?
— Это важно? Впрочем, если хотите… АИСТ, завладев компанией, начал массовые увольнения.
— Ну и?..
— Этого не надо было делать. Я подготовила записку. Экономически сокращений можно было избежать. Чуть сложнее, правда… Меня не приняли.