Банкет на крыше

Лён Герман

Б.
– Начинается - справедливость, гуманизм, любовь! Вы все так говорите, пока вам не отрежешь один палец тупой пилой. Знаю я ваши призрачные идеалы! Дегенераты все одинаковые! Кстати, для справки, Пётр Первый запрещал давать показания в суде рыжим, косым и горбатым.

Г.
– Ты уже на цитаты перешёл! Хочешь меня удивить своей ментовской эрудицией? Ну, и в чём же моя ущербность, по-твоему?

Б.
– Ты - скрытый садист, потому что любишь смотреть на звёзды. И поэтому тебе угрожает смертельная опасность. И поэтому

тебе нужно купить у меня пистолет. На всякий случай! Понял? По низкой цене. И поэтому мы с тобой договоримся, майн фрэн! Я не могу уйти просто так - мне нужен результат. Теперь ясно?

Г.
– Сколько?

Б.
– Триста долларов.

Г.
– Согласен.

Борик достаёт пистолет из кармана и протягивает его Глэму. Глэм рассматривает пистолет и прячет его в стол. Достаёт деньги и отдаёт Борику.

Г.
– А, про садиста ты как догадался?

Б.
– Шопенгауэр тоже был астрономом и садистом!

Г.
– Да, Борик, с тобой трудно спорить! Ха-ха!

Б.
– Кстати, тебе будет интересно узнать, что в школе дети называют Клару - Гестапо.

Г.
– Гестапо?

Б.
– Детей не проведёшь! Самый лучший рентген в мире!

У тебя есть дети, Глэм?

Г.
– Нет.

Б.
– Зато у тебя сейчас есть пистолет! Ха-ха!

Борик уходит.

Глэм достаёт пистолет и холодно смотрит на оружие. Приставляет пистолет к виску и закрывает глаза. Открывает глаза, щурится от страха и засовывает ствол пистолета себе в рот. Рука дрожит.

СТУК В ДВЕРЬ. Глэм испуганно прячет пистолет в стол.

Из темноты появляется фермер ФЕДЯ с корзиной продуктов в руках.

Ф.
– Добрый вечер! Извините, меня зовут Федя. Я живу в деревне и продаю еду. Меня весь дом знает. Продукты мы с женой моей сами выращиваем. Поэтому я решил зайти к Вам. Я знаю, что Вы живёте один. Я обычно не доставляю много хлопот - пришёл и ушёл.

Г.
– Да, к сожалению, Ваш труд нужен людям.

Ф.
– А, почему к сожалению - еда приносит радость! У меня молоко, творог, яйца, колбаса, сало. Если чего-то не хватает, тогда я приму к сведению и буду приносить то, что нужно.

Г.
– Я не ем молоко, яйца, творог и сало. У меня нет даже холодильника, чтобы хранить припасы.

Ф.
– Бедняжка, а как же Вы тогда живёте? А, что это у Вас за прибор такой?

Г.
– Подзорная труба.

Ф.
– А, можно в неё посмотреть? Я такой в глаза никогда не видел. Вот Машке своей расскажу! Не поверит!

Г.
– Смотри, Федя, сколько хочешь.

Ф.
– Я высоты боюсь. Выше сарая не залазил никогда. Мы - люди приземлённые, так сказать, звёзд с неба не хватаем. Поэтому долго смотреть не буду - голова закружится. Ещё вниз упаду, как же тогда моя Маша без меня жить будет?

Г.
– Ты прямо всё время только о ней и вспоминаешь. Неужели так бывает?

Ф.
– Конечно. Так есть, а не бывает. Я свою Машку люблю без ума.

Г.
– И, что

всегда так было?

Ф.
– Да, с первой минуты. А, можете мне Венеру - Богиню любви показать?

Г.
– Вот, ты подумай - покажи сразу, где Богиня любви!

Ф.
– А, как же - сразу Богиню любви! Хочу посмотреть, а может она чего мне моргнёт. Хоть глупости всё это, но надо в них верить. Иначе - как прожить в деревне без фантазий?

Г.
– Вы можете в церковь сходить с Машей. Там с фантазиями нет проблем.

Ф.
– Не, я туда не хожу. Маша моя ходит. Они же, Бабы, дурные, как самовар, вот пусть туда и ходят.

Г.
– Ну, ты же раньше ходил в церковь?

Ф.
– Так, где Венера?

Глэм подходит к Феде и показывает рукой на небо.

Ф.
– Чего в ней красивого - обычная звезда?

Г.
– Ты прав - обычная звезда.

Ф.
– Сплошной самообман - Венера - Шмера! Лучше бы и не смотрел, тогда бы по-другому всё казалось. Но, уже поздно! Да! Не моргнула, сразу и Маша моя хуже стала! У Вас, наверное, от частого просмотра вообще отшибло желание во что-то верить?

Г.
– Ты неподражаем в своей простоте! Так сформулировать!

Ф.
– А, что - не так? Оно же очевидно - каждый день смотри на красоту, и она станет углом дома.

Г.
– Шарман! Ты меня поражаешь своей прямотой!

Ф.
– Да, ладно! Так, я про церковь доскажу - почему туда перестал ходить. Стою как-то возле церкви и Машу жду, чтобы зайти помолиться. Делать было нечего, и я начал считать людей, которые туда заходят. Считаю отдельно мужиков и баб - получилось, что мужиков в десять раз меньше, чем баб. Смотрю я на этих мужиков и вижу, что я - самый молодой среди них. Мне стыдно стало за себя. Чувствую какой-то подвох, но понять не могу. Я и сейчас не понял, но туда больше не хожу. Мне и так хорошо.

Г.
– А, Маша твоя ходит всё равно, без тебя?

Ф.
– А, куда ей ходить ещё? Театров у нас нету! Да, и в театр её колом не загонишь! Боимся мы этого, как огня. Нам там тревожно!

Г.
– У меня тоже была жена. Бросила она меня. Актриса театра.

Ф.
– Во - во! Я об этом и говорю! Надо было отлупить её плёткой и запереть в подвале, чтобы дурь из неё вся выскочила.

Г.
– Ты так делаешь?

Ф.
– У нас все так делают - это закон такой.

Г.
– Вот у меня другой закон, к сожалению.

Ф.
– Городские, конечно! Извините, не знаю Вашего имени?

Г.
– Глэм.

Ф.
– Слушай, Глэм! Ты думаешь, что я и на самом деле люблю свою Машу? Ха-ха! Я вот сейчас денежки здесь получу и поеду к проституткам, а потом к своей Маше. А, денег половину спрячу!

Г.
– Так ты же говоришь - у вас любовь?

Ф.
– Ты, как со своей Луны свалился - конечно, любовь! А, что это? Если не будешь говорить, что это любовь, тогда ничего и нет совсем. Надо себя обманывать.