Барабаны осени. Книга 1. О, дерзкий новый мир!

Гэблдон Диана

— Мне так приятно слышать твой голос, Роджер, — мягко произнесла она. Ее и саму удивило, насколько это оказалось приятно. Его далекий голос казался ближе, чем отдаленные звуки автомобильных сигналов и шорох шин прямо под окнами.

— Мне тоже, — слегка смущенно ответил он. — Послушай… у меня есть шанс поехать на конференцию в Бостон, в следующем месяце. Я думал зайти… черт, что-то я не то говорю. Ты хочешь меня видеть?

Ее пальцы стиснули телефонную трубку, сердце подпрыгнуло.

— Извини, — поспешно сказал он, прежде чем

она успела произнести хоть что-то. — Это подталкивает тебя к решению, верно? Я… послушай… ты просто скажи прямо, если не хочешь.

— Я хочу. Конечно, я хочу тебя видеть.

— А… Но ты не передумаешь? Ты… ты не ответила на мое письмо. Я подумал, может, я что-то не так сделал.

— Нет-нет. Извини. Просто…

— Ладно, я не хотел сказать…

Их слова прозвучали одновременно, и они оба замолчали, смущенные.

— Я не хотел давить…

— Я вовсе не имела в виду…

Они снова заговорили одновременно, и на этот раз он рассмеялся, и низкий звук шотландского голоса преодолел пространство и время, успокаивая ее, как будто он прикоснулся к ней.

— Значит, все в порядке, — твердо произнес он. — Я правильно понимаю?

Она не ответила, только закрыла глаза, и чувство бесконечного облегчения охватило ее. Роджер Уэйкфилд, пожалуй, был единственным человеком в мире, способным понять; чего она прежде не осознавала, так это того, насколько важным может быть понимание.

— Мне кое-что снилось, — сказала она. — Когда телефон зазвонил.

— Мм?

— Мой отец. — У нее слегка перехватило горло, когда она произнесла это слова. То же самое случалось, когда она говорила «мать». Она все еще чувствовала запах прогретых солнцем сосен, приснившихся ей, и слышала скрип сосновых иголок под ногами.

— Я не видела его лица. Я просто гуляла с ним в каком-то лесу. Я шла по тропинке следом за ним, а он мне что-то рассказывал, но я не слышала его… я спешила, стараясь догнать его, чтобы расслышать, но никак не получалось.

— Но ты знала, что этот человек — твой отец?

— Да… но, может быть, я подумала так, потому что вокруг были горы. Я бывала в горах с папой.

— Вот как? Я тоже ходил в горы с отцом! Если ты когда-нибудь вернешься в Шотландию, я покажу тебе седловину Манро.

— Покажешь мне что?

Он засмеялся, и она вдруг увидела его как наяву, его густые черные волосы, которые он подстригал не лишком часто, зеленые, как мох, глаза, чуть прищуренные в улыбке. Она вдруг заметила, что потирает губы кончиком пальца, и остановила себя. Он поцеловал ее, когда они расставались.

— Манро — одна из шотландских гор, высота которой больше трех тысяч футов. Тут таких много, и каждому интересно, сколько из них он сможет покорить. Для местных жителей это вроде коллекционирования марок или спичечных коробков.

— Где ты сейчас — в Англии или в Шотландии? — спросила она, и тут же заговорила снова, не дав ему ответить. — Погоди-ка,

дай сообразить. Это… это Шотландия. Ты в Инвернессе.

— Верно, — в его голосе прозвучало откровенное удивление. — Как ты догадалась?

Она вытянулась и скрестила ноги под одеялом.

— Твое «р» начинает звучать совершенно иначе, когда ты разговариваешь с шотландцами, — пояснила она. — А когда общаешься с англичанами — и говоришь, как они. Я это заметила, когда… когда мы были в Лондоне. — Теперь ее голос почти не дрогнул. Надо же, с каждым разом все легче, подумала она.

— А теперррь я начинаю думать, что ты — ясновидящая, — прорычал он и захохотал.

— Мне хочется, чтобы ты сейчас был здесь, — внезапно сказала она.

— Вот как? — он удивился и смутился. — О… ну… это ведь хорошо, правда?

— Роджер… я хочу сказать, что не написала…

— Не думай об этом, — быстро перебил ее он. — Я приеду через месяц, и мы сможем поговорить обо всем. Бри, я…

— Да?

Она слышала его тяжелое дыхание, и на нее нахлынули яркие воспоминания о его груди, теплой и крепкой, вздымавшейся под ее рукой…

— Я рад, что ты это сказала.

* * *

После звонка она уже не смогла заснуть; она встала с кровати и вышла в маленькую кухню, чтобы выпить молока. И лишь простояв несколько минут перед открытым холодильником, она поняла, что видит вовсе не бутылки с кетчупом и открытые банки консервов. Она видела стоячие камни, черные на фоне бледного закатного неба.

Она выпрямилась с коротким нетерпеливым восклицанием и с грохотом захлопнула дверцу.

Слегка содрогнувшись, потерла ладони, ощутив холодное дуновение от кондиционера. Машинально выключила его, потом подошла к окну и подняла раму, впустив в кухню влажное тепло дождливой летней ночи.

Ей следовало написать. По сути, она и написала — даже несколько писем, но все лишь наполовину, и все разорвала в отчаянии.

Она знала, почему это так, или думала, что знает. А вот суметь объяснить это Роджеру — совсем другое дело.

Отчасти это было сродни инстинкту, двигающему раненным животным: желание убежать и спрятаться. В том, что случилось годом раньше, Роджер не виноват, но он оказался странным образом впутан во все это.

Он был так нежен, и так добр потом, он обращался с ней как с только что осиротевшей… ну, так оно и было. Но что за странное это было сиротство! Ее мать исчезла ради блага других, но, конечно же — Брианна надеялась на это — не умерла. И все равно она чувствовала себя так же, как после смерти отца; и верила в загробную жизнь, и надеялась, что ее любимые счастливы и спокойны, — и пыталась справиться с болью потери и одиночества.

Неподалеку через парк проехала «скорая помощь», ее красные огни нервно мигнули во тьме, сирена затихла вдали.