Барабашка - это я: Повести
Шрифт:
— У тебя что ж, отчим — сталинист, что ли? — весело спросил молодой парень с тощей козлиной бородкой.
Сенька нахмурился — в голосе парня ему послышалась издевка, однако ответил:
— Он сказал: все отменять — ничего не останется. Что было, то было. Откуда новое возьмем?
— Правильно сказал, — поддержал отчима Бордовый Галстук, а блондинка предложила:
— Может, историческое название вернуть? Как раньше-то город назывался?
— Раньше, до комбината, соседка рассказывала,
Все, кроме Андрея, засмеялись.
— Я думаю, можно отпустить Сеню, — сказал Бордовый Галстук. — А мы тут еще обсудим кое-что…
Сенька, не торопясь уходить, вопросительно взглянул на Андрея. Невелика от Сеньки поддержка, но оставлять Воронцова одного ему не хотелось. Андрей кивнул.
— Ну ладно! До свидания всей честной компании! — Сенька шутовски раскланялся и задом, провожаемый улыбками, вышел в распахнутую кем-то дверь. Закрыл ее за собой, приложил ухо, убедился, что подслушать ничего не удастся, и, вздохнув, пошел к себе.
Когда Сенька вошел в свою комнату, сразу понял — что-то изменилось. Не сразу догадался — что. Завертел головой и сообразил: Зина. Над кроватью висел смешной плетеный медвежонок с палочкой в коротких лапках. А на окне — аккуратный горшочек с толстым упрямым ростком, растопырившим лиловые резные листья.
Сенька улыбнулся, достал из тумбочки стакан, сходил в туалет, набрал воды и полил и без того влажную землю. Наклонился, понюхал. Росток пах тепло и вкусно. «Как у Зины в кабинете», — вспомнил Сенька и улыбнулся еще раз.
К столовой Сенька пришел рано, дверь еще была закрыта. Проходя мимо библиотеки, подумал: «Заглянуть, что ли?» — и сам себе удивился. Потом стал думать про другое: придет ли Глашка? Воронцов сказал: помоги ей. А как помочь? Надо бы спросить при случае.
Глашка пришла. Во вчерашнем зеленом платье, вроде бы побледнела чуть. А может, показалось. «Ты где была?» — хотел было спросить Сенька, но не спросил. Вместо этого кивнул на прыщавого парня (он ел за отдельным столиком в углу) и прошептал:
— Придурочный какой-то. Я на обеде спросил про телевизор, так он сбежал…
— Это Роман, — также шепотом объяснила Глашка. — Его в подвале нашли. Он не помнит ничего. И с космосом разговаривает.
— С каким космосом? — не понял Сенька. — С космонавтами, что ли?
Глашка кивнула.
— С нашими?
— С нашими вроде тоже может. Его тут возили куда-то, вроде получилось.
— Чудеса: — вздохнул Сенька. Собственные злоключения теперь вовсе не казались ему такими уж особенными. И это было приятно.
— Пошли теперь ко мне, — сказала Глашка после ужина.
— Пошли, — согласился Сенька. И застеснялся. Отчего-то
Зашел и сразу стесняться перестал. У Глашки все было точь-в-точь как у него. Нипочем не скажешь, что здесь девочка живет. Такой же стакан на тумбочке. Койка застелена. Только цветок на окне не лиловый, а желто-зеленый, гнутый, будто под ветром склоненный.
Глашка проследила его взгляд, нахмурилась, а потом вдруг оживилась:
— Слушай, Сенька, а ты можешь все эти веники сгубить?
— Какие веники? — не понял Сенька.
— Ну, эти. — Глашка кивнула на горшок. — И в коридоре… И вообще, все… Не ломать там и не разбить, а чтобы они просто сдохли… Чтобы Зинка не догадалась. А? Барабашка ты или нет?
— Я не знаю, — смутился Сенька. — Только зачем тебе? Чем тебе цветы помешали?
— Терпеть не могу Зинкины цветочки! — знакомо ощерилась Глашка. — И саму Зинку тоже!
— Да почему? — воскликнул Сенька. — Что она тебе такого сделала?
— А ничего! — Глашка вздернула и без того курносый нос. — Чего она мне может сделать!
— Так чего же тогда?.. — недоумевал Сенька.
— А чего она пристает! — Девочка непримиримо сощурила глаза. — Вот как училка в интернате. Все они одинаковые. Мягко стелят, да жестко спать. Та тоже: Глашенька то, Глашенька се. И от девчонок защищала. И занималась со мной. Я, дура, и растаяла. Стала ей рассказывать все. А она осторожненько так: спросит и молчит. Или скажет: ты не хочешь — не говори…
— Чего говорить-то? — не удержался Сенька.
— А то! — Глашка сжала кулаки, глаза ее побурели. — Всем им одно и то же надо!.. Как дошло до дела, так я смекнула уже, чего ради она ко мне подкатывалась, да куда денешься!.. Ты, Глашенька, такая необыкновенная, тебя, Глашенька, никто не понимает! С тобой так интересно беседовать!.. А подумай сам, чего это ей со мной интересно, если я, кроме деревни нашей да Центральной, сроду ничего не видела? А?
— Ну, наверное, это… — замялся Сенька. — Хотела, чтоб предсказала ты ей…
— Во! — обрадовалась Глашка. — Точно! И я так поняла. Только поздно. А сначала-то растаяла, думала, дура набитая, что она просто так с добром ко мне… — Глашка скрипнула зубами и запрокинула назад голову, чтобы не вылились навернувшиеся слезы.
— Ну, а потом чего? — Сенька понимал, что Глашке тяжело говорить, но был не в силах сдержать свое любопытство.
— Потом ясно что, — вздохнула Глашка. — Чего хотела, того и добилась. Сказала я ей…
— Ну и чего вышло?
— Чего у училок выходит?.. Девочка у нее вышла. Танечка. Лицом смазливая, в нее. Нравом капризная.