Барбарис. Конфета молодых бизнесменов
Шрифт:
– Алишер амаке* (Дядя, уважительное обращение – узб.), тихо все. Движений нет. Туда-сюда смотался. Тишина, говорят. Темы нет никакой. Надо что-то думать, – сказал Сухроб, присаживаясь рядом на топчан и прихватывая с подноса арахис в сахарной пудре.
– Сухроб, ты не суетись. Все по порядку расскажи. Машина приехала? Ты проследил, чтобы ее разгрузили на склад? Ничего не разбили? Сколько там бутылок? – сказал еле слышно, растягивая гласные, на узбекский манер, Алишер и вопросительно взглянул на Сухроба.
– Алишер амаке, там нормально все. Вино привезли. 20 коробок и 12 ящиков виски. Коробки только мокрые, а так нормально все. Этикетки не отклеились. Я их в сухое место положил, в углу склада, там деревяшки свободные были. Деньги, он сказал, вечером заберет. Сюда приедет.
– Яхши* (Хорошо – узб.), пусть приезжает. Выдам ему денег. Ты съезди на рынок и по точкам.
– Понял. Сделаю. А что с патентами для новых работяг? Меня на стройке спрашивают. Мы две недели назад документы все отдали. Что мне говорить строителям?
– Говори, что пока делаем. Наш человек ФМС* (Федеральная миграционная служба – Ред.) еще не прилетел с отпуска. Как выйдет, все будет, – сказал Алишер, поднимаясь с лавки и разминая затекшую руку, которая подпирала голову. Отхлебнул из пиалы горячий чай, закусил кусочком сахара и бросил кости. – Ахрор, у меня шеш-беш. Ты проиграл. Давай, складывай нарды, обедать будем. Сухроб, ты с нами покушаешь?
– Рахмат, амаке* (Спасибо, дядя – узб.). Покушал недавно. Чай попил с вами, от души. Поеду я. Заскочу на рынок, напомню Бахе, что он нам денег с прошлой партии торчит. Не люблю, когда нам кто-то должен.
– Давай, хайр* (Пока, до свидания – узб.).
Сухроб вышел из комнаты на заднем дворе кафе, которое принято называть «Чайхана». Это было заведение только для своих. И люди приходили сюда, в основном, не для того, чтобы покушать. В таких местах била ключом настоящая жизнь оборотной стороны всех мегаполисов: решались споры, совершались сделки, велась активная торговля легальным и контрафактным товаром, обменивались деньги. Таджики, узбеки, киргизы, приезжающие в Москву, – закрытые и немногословные при общении с жителями столицы – здесь чувствовали себя, как дома. «Чайхана Омар Хайям» была одним из таких мест. Заправлял здесь Алишер, 50-летний житель Самарканда, волею судеб в двухтысячных оказавшийся в Москве и настолько сильно приросший корнями к третьему Риму, что стал кем-то вроде проводника по столице для вновь приезжающих земляков. К нему обращались по любому вопросу, потому что знали, Алишер сможет решить все проблемы. Оформить документы на работу, найти жилье, отправить деньги домой, вытащить из полиции, если кого-то из «своих» поймали без регистрации. Чайхона была прикрытием для более серьезного бизнеса, с которого Алишер и кормил свою многочисленную семью. За любую услугу «проводник» получал щедрую благодарность. Это Восток – здесь так принято. И не важно, где этот Восток находится: в Худжанде или Москве.
Сухроб или, как его все называли, Сухо работал на Алишера, был его руками и ногами, решал вопросы, завозил документы, контактировал с нужными для бизнеса людьми.
Прозвище появилось лет пятнадцать назад, когда Сухроб только переехал со своей семьей из Ташкента. Отца пригласили работать инженером на аграрное предприятие, выращивать огурцы и помидоры в Подмосковье. Сухроб все удивлялся тому, что в Москве такое короткое лето, часто идут дожди, а в межсезонье, как сейчас в апреле, на улицах очень сыро. Он говорил: «А вот у нас дома сухо, там тепло, не то, что в России». И говорил Сухбор так при любой возможности, ностальгируя по солнечному Ташкенту. Оттого и получил прозвище Сухо. Сейчас ему 25 лет и он горит желанием доказать своим родителям да и всему миру, что Сухроб Ниязов не зря появился на свет. Поэтому и ищет себя в любой деятельности, в которой есть хоть какая-то надежда заработать побольше денег. Сейчас он отвечает за поставки «левого» алкоголя на рынки и мелкие рестораны столицы и ближайшего Подмосковья. Работа не особо, но зато в кругах, коим он близок, она звучит красиво.
– Чем занимаешься?
– Да так, крупными поставками элитного алкоголя. Я – зам. директора.
Ну, согласитесь, для парня в 25 лет это звучит более чем круто. Успешный бизнесмен в бейсболке Янкис, синем пуховике, в спортивных штанах с тремя полосками и кроссовках Naek за 800р., купленных на оптовой базе. В этом был весь Сухроб. Зато рвения к работе было хоть отбавляй. Занимаясь делами с Алишером, Сухо, для придания себе большей значимости, использовать жаргон из мест не столь отдаленных. «Малява, корты, крепануть, откинулся, слить, навести движения». К преступным жаргонным диалектам эти слова не имени никакого отношения, но используя их в своей речи, юноша чувствовал себя более уверенно. И ощущение, что занимается он не вполне себе легальным бизнесом, добавляло своего бандитского романтизма. От идеи сделать себе тематические татуировки или лучше сказать наколки, Сухроба отговорили более мудрые товарищи, да и трепет перед родителями, которые воспитывали сына по всем традициям Востока, останавливал от этого поступка.
Выйдя из теплой комнаты, пропитанной ароматом мантов и лагмана, Сухроб снова вернулся мыслями в бренный мир, наступив кроссовком в лужу и зачерпнув в ботинок холодной весенней воды.
– А-а-а-а!!! Чтоб тебя, шайтан! Опять к вечеру ноги промерзнут. Почему я не в Ташкенте?!
Сухо сел в машину, включил радио погромче, педаль газа в пол, и старенькие Жигули цвета «баклажан» с пробуксовкой тронулись с места.
Глава IV
Толстовка с капюшоном, поверх нее дутая жилетка ярко красного цвета, шапка с помпоном в цветах российского триколора, джинсы, заношенные ботинки с высунутым наружу язычком и обязательный элемент – не завязанные узелком шнурки. Яркий представитель современной молодежи. Такой же яркий, как и масляные пятна от бензина на мокром асфальте апрельского города. Наушники в ушах, плеер в кармане. Слушать болтовню радио-ведущих не хотелось категорически, поэтому выбор пал на коллекцию старого рэпчика. Слушать рэп сейчас модно. А Борис считает себя модным, трендовым человеком, поэтому в плеер закачаны последние хиты соцсетей. Критерий отбора простой – больше миллиона просмотров. Если это нравится людям, значит, рано или поздно должно понравиться и мне. Грозный бит и слова «Моя жизнь, моя игра…» вылетают из наушников и заставляют идти, слегка раскачиваясь под ритм мелодии. Этот бит придавал ускорение движениям Бориса, так как на работу он уже слегка опаздывал.
Вход на вокзал. Утренняя толчея, бабушки, продающие журналы, серьезные дяденьки с кейсами в руке, посматривающие на часы и что-то недовольное бормочущие себе под нос. Доброе утро понедельника рабочего люда. Моторика действий, отточенная годами работы в столице, не дает сбоев. Рыночные экономические рельсы способны выработать условные рефлексы похлеще, чем профессор Павлов, проводивший опыты только на собаках. Здесь налицо эксперимент над массовым сознанием. Работа-дом-телевизор-спать. Другого не дано. И раз в год летом на море, две недели, не больше. Если будет больше, то программа даст сбой. А этого допускать нельзя. Часовой механизм в размерах огромного города. Все подмосковные города похожи друг на друга – это периферийная система в работе мегаполиса. Место, куда роботы складируются после выполнения своих операций, прописанных программным кодом корпорации. Борис ввиду своей молодости еще не до конца верил в то, что он всего лишь винтик, который держит какой-то маленький сегмент большой экономической машины, и искренне надеялся, что у него есть шанс воплотить в жизнь слова из наушников «Моя жизнь, моя игра». Непреодолимое желание сыграть свои игру в этом мире раздувало его фантазию и уносило далеко в будущее, где есть все, что нужно для раскрытия своих талантов. А каких, Борис сам еще не знал.
– Здравствуйте. До Москвы и обратно. Один билет.
– 86 рублей, – раздался звук из коммуникатора. А по ту сторону окошка на него смотрела уставшая от жизни и людей женщина преклонного возраста, ожидающая, пока в лоток ляжет сторублевая купюра. Одной рукой кассир уже приготовила сдачу в размере 14 рублей, ибо знала, что так оно и будет. Но тут система сдала сбой. Борис положил в лоток пятисотрублевую купюру. «Улька, блин, опять всю мелочь из кошелька вытащила». Это вызвало вздох негодования и тяжелый металлический взгляд, которым можно сваи забивать в землю.
– Один взрослый билет до Москвы и обратно на сегодня. Пожалуйста. Слееедующий!
– Спасибо, любезнейшая госпожа, – шепотом произнес Борис, больше для себя, а не для кассирши, ибо она уже успела забыть, как выглядел юноша, и переключилась на следующего покупателя «билета в новую жизнь».
«Так, билет есть, а какая ближайшая электричка? О, вот она. Без остановок. 40 минут и я на Ярославском вокзале. Супер. Вперед, к новым свершениям». Борис растолкал стоящих в такой же очереди, но в другую кассу, людей, проскочил, вышел из здания вокзала. Вниз, в подземку, третья платформа. Хорошо, хоть навесы сделали на перронах, стоять под моросящим холодным апрельским дождем – удовольствие сомнительное. А в плеере уже играла другая песня. «Эта наша волна, и она нас прокачивает». «Да-а-а, прокачает тут. Сейчас не только прокачает, а еще и раскачает, занесет в вагон, а в Москве вынесет. Даже ногами шевелить не надо». Электрички с остановками только на узловых станциях пользуются и жителей городов-сателлитов большой популярностью, поэтому в часы пик забиваются под завязку. Попасть в такую – редкая удача, так как провести лишние полчаса в холодном, пахнущем беляшами, грязными носками и дешевыми духами вагоне не хочется никому, кроме, разве что, бабушек, для которых выезд за пределы своей квартиры – это фантастическое приключение. Путешествие в будущее. Но в час пик такие бабушки не ездят. Их время – это обед, когда в полупустом вагоне можно долго смотреть в окно и думать о былом.