Барчестерские башни

Троллоп Энтони

До сих пор существует мнение (правда, теперь наполовину преодоленное силой человеческой природы), будто женщина должна стыдиться своей любви и может признаться в ней лишь тогда, когда любовь эта становится ее долгом перед мужем. Мы же хотим провозгласить иную доктрину. Женщина должна гордиться своей любовью, но пусть эта любовь будет такой, чтобы она имела право ею гордиться.

Элинор гордилась своей любовью и чувствовала (с полным на то правом), что ей есть чем гордиться. Она могла бы простоять так, положив голову ему на плечо, хоть целый день, если бы судьба и мистер Торн не помешали этому. С каждым мгновением она все теснее льнула к его груди, проникаясь все большей уверенностью, что ее дом тут. Могли ли теперь ранить ее

надменность архидьякона, холодность сестры, слабоволие любимого отца? Могло ли задеть двуличие таких друзей, как Стэнхоупы? Она обрела надежный щит, который заслонит ее от всякой беды; отныне верный кормчий охранит ее от всех мелей и подводных скал. Она сбросит тяжкое бремя независимости, снова займет положение, наиболее идущее женщине, и примет на себя обязанности любящей жены и помощницы.

И он тоже стоял, не желая ничего лучшего. Оба внимательно смотрели в огонь, точно пытаясь прочесть там свою будущую судьбу, но наконец Элинор перевела взгляд на его лицо и сказала с улыбкой:

— Как ты печален! (И правда, он был если не печален, то глубоко серьезен.) Как ты печален, милый!

— Печален? — ответил он, глядя на нее.— Нет, напротив!

На него смотрели ее полные любви глаза, а при его словах она нежно улыбнулась. Такое искушение оказалось слишком сильным: забыв свою застенчивость и строгую приверженность правилам приличия, мистер Эйрбин наклонился и поцеловал Элинор в губы.

Почти тотчас появился мистер Торн, и Элинор с мистером Эйрбином были счастливы услышать, что репица Вельзевула находится в удовлетворительном состоянии.

Мистер Хардинг намеревался, вернувшись в Барчестер, тотчас поспешить в Уллаторн, чтобы заручиться поддержкой дочери в своем бунте против архидьякона по поводу предложения премьер-министра; однако от этой поездки его избавило известие, что миссис Болд неожиданно вернулась домой. Прочтя ее записку, он сразу отправился к ней.

Сколько им надо было сказать друг другу! И как уверены они были, что удивят друг друга!

— Милочка, мне очень нужно поговорить с тобой,— начал мистер Хардинг, целуя дочь.

— Ах, папа, мне надо столько тебе рассказать! — ответила дочь, целуя его.

— Милочка, они хотят сделать меня настоятелем! — сказал мистер Хардинг, и эта неожиданная новость помешала Элинор продолжать.

— Ах, папа! — воскликнула она, от радости на миг забыв про свою любовь и счастье. — Неужели? Милый папа, теперь Я совсем, совсем счастлива!

— Но, милочка, я полагаю, что мне следует отказаться.

— О, папа!

— Я уверен, ты согласишься со мной, Элинор, когда я тебе все объясню. Ты знаешь, милочка, как я стар. Если я...

— Но, папа, мне надо сказать тебе...

— Что, милочка?

— Только не знаю, как ты это примешь.

— Но что?

— Если ты не обрадуешься, если это не сделает тебя счастливым, если ты не одобришь моего решения, мое сердце будет разбито.

— Ну, если дело обстоит так, Нелли, я, конечно, все одобрю.

— Нет, я боюсь, что ты не одобришь. Я так этого боюсь! Но ведь ты не станешь спорить, что я — счастливейшая женщина на земле!

— Да, милочка? Тогда я могу только порадоваться вместе с тобой. Но все-таки скажи, Нелли, что произошло?

— Я... я собираюсь...

Мистер Хардинг подвел ее к кушетке и, сев рядом, взял за руку.

— Ты собираешься выйти замуж, Нелли? Ведь так?

— Да,— ответила она тихо.— То есть если ты это одобришь.— И тут она покраснела, вспомнив обещание, которое так недавно дала ему и о котором совсем забыла, объясняясь с мистером Эйрбином.

Мистер Хардинг не имел ни малейшего представления, кого ему предстоит назвать зятем. Неделю назад он твердо знал бы, чье имя услышит. И готов, был дать свое благословение, хотя и с тяжелым сердцем. Теперь, во всяком случае, он не сомневался, что речь идет не о мистере Слоупе, но не мог вообразить, кто же занял его место. На секунду он решил, что это Берти Стэнхоуп,

и весь похолодел.

— Ну, Нелли?

— Ах, папа, обещай, что ты его полюбишь... ради меня.

— Нелли, ну, кто же это?

— Но ты его полюбишь, папа?

— Деточка моя, как я могу не полюбить того, кого любишь ты?

И Элинор шепнула ему на ухо имя мистера Эйрбина.

Удивлению и радости мистера Хардинга не было границ.

Если бы он по всему миру искал зятя себе по вкусу, то не нашел бы никого лучше мистера Эйрбина. Он был священником; его приход находился возле Барчестера; он принадлежал к кругу, к которому мистера Хардинга влекли все его симпатии; он был близким другом архидьякона; кроме того, о нем самом мистер Хардинг слышал только хорошее. Однако удивление мистера Хардинга было столь велико, что помешало ему сразу выразить свою радость. Он никогда не думал о мистере Эйрбине как о возможном муже Элинор, он никак не предполагал, что они могут понравиться друг другу. Ему казалось, что его дочь, не терпевшая высокомерия архидьякона, должна испытывать неприязнь к таким священникам, как мистер Эйрбин. Если бы его попросили выбрать себе зятя, он мог бы назвать мистера Эйрбина, но если бы его попросили отгадать имя избранника его дочери, о мистере Эйрбине он даже не подумал бы.

— Мистер Эйрбин! — ошеломленно воскликнул он.— Это невозможно!

— Ах, папа, ради бога, ни слова против него! Если ты меня любишь, не говори о нем ничего плохого. Ах, папа, Это решено, и не надо ничего менять... ах, папа!

Забывчивая Элинор! А обещание, что она не сделает выбора без одобрения отца? Она выбрала сама и теперь требовала его согласия.

— Ах, папа, он же очень хороший! И благородный, и верующий, и великодушный — в нем ведь есть все, что делает человека хорошим! — И она прильнула к отцу, умоляя его дать согласие.

— Нелли, деточка, дочурка моя! Это же правда: он благородный, хороший, великодушный человек, достойный любви женщины и восхищения друзей. Он будет мне сыном. Он будет так же дорог мне, как ты, Нелли. Родная моя девочка, счастливая моя девочка!

Нам незачем подробно воспроизводить их дальнейшую беседу. Постепенно они вернулись к вопросу о назначении мистера Хардинга. Элинор пыталась доказать отцу, как доказывали Грантли, что возраст не помешает ему быть превосходным настоятелем, но эти доводы убеждали его теперь даже меньше, чем прежде. Он почти ничего не отвечал ей, погрузившись в задумчивость. Иногда он целовал дочь и говорил “да”, или “нет”, или “совершенно верно”, или “в этом я не могу с тобой согласиться, милочка”, но она так и не сумела втянуть его в серьезный разговор о том, “быть иль не быть” ему настоятелем Барчестерского собора. О ней, о ее счастье, о достоинствах мистера Эйрбина он соглашался говорить столько, сколько хотела Элинор, а это было не так уж мало. Но о предложении премьер-министра он больше ничего говорить не хотел. Ему в голову пришла новая мысль: почему бы новым настоятелем не стать мистеру Эйрбину?

ГЛАВА L

Архидьякон доволен положением вещей

По пути в Барчестер мистер Хардинг долго убеждал архидьякона, что все их прогнозы касательно Элинор и мистера Слоупа не имели под собой ни малейшего основания. Подорвать веру архидьякона в собственную прозорливость оказалось очень нелегко. У доктора Грантли, по его мнению, было столько прямых и ясных доказательств его правоты, подтверждавшихся к тому же множеством косвенных улик, что он сперва усомнился в словах мистера Хардинга, когда тот сообщил ему, как возмутило Элинор подобное предположение. В конце концов он уступил, хотя и с оговорками. Он скрепя сердце согласился считать свое прежнее мнение ошибкой, но обставил это так, что в случае, если бы Элинор все-таки стала миссис Слоуп, он мог бы сказать: “Ну, что я вам говорил? Вспомните, что утверждали вы и что говорил я; и запомните на будущее, что я был прав в этом — как бываю прав всегда”.