Барнаша
Шрифт:
Мужской наряд шёл ей. Повязка скрывала частично волны её роскошных волос, но подчеркивала красоту черт. Безупречный овал лица, разлет бровей, широко расставленные большие глаза. Скрывающие улыбку губы. Что поделаешь, ей хотелось улыбаться без конца, она старалась, и не умела прятать своё счастье. Иисус был с ней, солнце светило им каждый день, несчастные люди исцелялись на её глазах, становясь счастливыми. Её любимый был вне опасности, окружён почётом, уважением и любовью окружающих. Ей всё казалось прекрасным и заслуживающим любви.
Могла ли она знать, что внесла смятение в ряды учеников? Посеяла вражду, ревность, злобу, в которых сама была неповинна. Самым злобным её противником был Симон, Симон-Кифа. «Почему — женщина? Ну почему — она? Предпочёл он её более нас? И любит более всех остальных? Бесстыдница, развратная
«И это ей, ей, грешнице, которую следовало бы побить камнями, ей Он говорит то, чего не узнаем мы никогда! Слова Его, которые мы никогда не слышали. Вчера Он сказал Ей: „Ты не очень устала, голубка моя?“ И лобзал её, я думал, что умру от гнева! Предпочесть её нам, променять нас на неё, храмовую блудницу! Не сошёл ли Он с ума? Сказать Ему об этом? Но как я только подумаю об этом при Нём, и посмотрю на неё так, как она этого заслуживает, я вижу Его укоряющее и даже гневное лицо, обращённое ко мне… Что делать? Может, надо собраться всем вместе, и высказать всё…»
«Скажешь Ему — Он прогонит от себя навсегда, я знаю… Недаром молчат все эти умники. Дидим — тот не знает, как ей услужить. Уж не стал ли он сам её рабом? А что, тайно к ней подбирается. Все они, умники учёные, — такие. Она ведь тоже… Знает травы, и женщины у неё лечатся, если что такое по женской части… А этот тоже у ессеев учился. Хорошо у него получается то, что Учитель показывает, лучше, чем у нас у всех. Вот и нашли друг друга. Дидим всегда поднесёт ей воду, и не забудет, что она не может есть один только хлеб и запивать водой, он всегда найдёт для неё другое что-нибудь. А Учитель не видит всего этого, Он всё о Боге… Впрочем, женщина всегда найдёт способ обмануть мужчину!»
Так думал Симон-Кифа. И, может, не один только он. Хмурился Симон-Зилот. Отвращал глаза свои от всего этого непотребства Иуда-Искариот. Он за всё это время не сказал и слова женщине, избегал её присутствия, казалось, боялся даже дышать воздухом, которым дышит она.
Её прикосновение оскверняло, и он держался вдали. Впрочем, Дидим как-то уловил его взгляд на неё. Иуда, должно быть, предполагал, что никто его не видит. Было в этом взгляде нечто такое, что чуть было не подвигло обычно спокойного Дидима на ссору. Липкое что-то, мерзкое такое. Такое, чего бы он сам, Дидим, никогда не позволил бы по отношению к женщине Учителя. Да и к самой этой женщине необычной судьбы, что когда-то была блудницей, это правда, а теперь жила любовью, сумасшедшей любовью к одному-единственному человеку на свете. Можно ли не заметить этого? Она так счастлива своей любовью, что не видит и не ощущает вражды учеников.
Да не все и враждебны к ней. Левий Матфей, например. Он смотрит на неё с сочувствием. Это и понятно. Мытарь [267] , пусть и бывший, тоже знает, что такое общее презрение. Он эту нелюбовь к себе чувствует всей своей кожей. Он — живое воплощение утраченной независимости, отступник, вымогатель. Но в нём не умерла совесть. И когда обличающая совесть открыла Левию Матфею всю глубину его падения, Господь послал ему Иисуса. Учитель пришёл, и Левий услышал от него невероятные, немыслимые из уст недоступных раввинов слова: «Следуй за мной». Мытарь сменил прибыльную должность на бедность, лишения, труды. С тех пор — счастлив. Косые взгляды других учеников не могут его не задевать, конечно. Дидим обращал внимание на то, как сжимаются в кулаки ладони мытаря, как бледнеет лицо. Но счастливый человек не задирист, не злобен, готов к всепрощению. А как ученик Иисуса — вдвойне готов прощать. За радость общения с Учителем Левий Матфей готов заплатить и не такую цену. И та, которую любит Учитель, для него священна. Женщина, которую Он любит!
267
Мытарь — сборщик налогов для Римской империи.
Да,
Срыв у Петра произошел во время пребывания в Пелле [268] . Город был рад им донельзя, толпы народа встречали их повсюду. Количество людей, желавших быть излеченными, прикоснуться если не к Иисусу, то к ученикам, которые теперь многое умели, привело даже их, уже видавших виды, в некоторое смятение. Работы хватило каждому, и к концу дня усталость и даже раздражение неизбежно замаячили на горизонте. От утренней уверенности и сосредоточенного внимания оставалось немного. И перешептывания в толпе: «Вот те, что следуют за Иисусом», и само сподвижничество Учителю в нелегком Его деле уже не столь радовали душу. Оглядев учеников, Иисус решительно отказался остаться в Пелле до следующего дня. Он увёл их далеко от города, к Иордану. Горожане, вначале последовавшие за ними, шли недолго. Все-таки близился вечер, сумерки. Кто знает, как далеко пришлось бы идти вслед за пророком, а дома их ждали жёны, дети, тёплые постели после приятного ужина…
268
Пелла — нынешний Табакат Фахль. Во времена Нового Завета области современной Северной Иордании были известны как области Декаполиса, находившиеся под властью десяти крупных античных городов региона. Пелла расположена у подножия гор севера долины реки Иордан. Некоторые ученые отождествляют Пеллу с древним Пенуэлом, где, по свидетельству Библии, Иаков всю ночь боролся с Богом, принявшим облик человека или Ангела (Книга Бытия. 33: 24–30).
Тут, на берегу реки, каждый получил возможность передохнуть от множества лиц и просящих глаз, от чужого горя, которое следовало разделять и смягчать, с которым они искренне боролись. Здесь они получили возможность помолчать, подумать, полежать на песке. Кроме Кифы и братьев Зеведеевых.
— Кифа, — сказал ему Иисус, — не закинуть ли тебе сеть в заводи, что за поворотом дороги? Возьми с собой братьев-соседей. Я сделал их ловцами человеков, но они не расстаются с рыбацкой сетью. Сегодня это хорошо для всех нас. Много было сегодня приходящих и отходящих, так что и есть нам было некогда. Жатвы много, а делателей мало. Нехорошо будет, если кто из нас, устав, истощит свои силы.
— Хорошо, Раввуни, — ответил Симон. В глубине же души слегка оскорбился. Бог назначил каждому человеку свое дело в соответствии с его способностями. Чем же он виноват, что трудное дело излечения или произнесения проповедей так плохо ему даётся? Не значит же это, что он устал меньше других, и должен заботиться о их пропитании!
Его раздражение усилила Мария. Она подошла и присела к ногам Учителя. Ласково заглядывала в глаза, прижималась к коленям… Следовало уйти хотя бы для того, чтобы всего этого не видеть! Но когда по возвращении рыбаков с уловом бесстыдная женщина не сделала и попытки оторваться от Учителя, чтобы помочь в приготовлении рыбы, Кифа не выдержал. Он сидел у костра, потроша рыбу, и в свете бликов имел возможность видеть, как, наклонившись к негоднице, Учитель подарил ей нежное лобзание. Один, другой поцелуй… Он слышал её учащенное дыхание, и даже легкий стон, что сорвался с губ Марии.