Барокко
Шрифт:
Нет, следователи, конечно, как-то различались. Глазами. У одного были карие, у другого - голубые. Или лысинами: одна - квадратная, другая - треугольная. Отпечатками пальцев, естественно. Но секретарша продолжала путать следователей: отпечатки пальцев - вещь мелкая, на нее особо не положишься... Следователи продолжали подозревать друг друга, тетрадки для учета пинков заполнялись цифрами и формулами.
К моменту его пропажи - нудных поисков в лабиринтах неона, в зарослях ежевики, в больницах - взаимные подозрения
Следователи сидели за скрипучим столом и смотрели, как за дверью вместо нового родственника возникает во весь рост пустота коридора.
Две пары глаз прострелили темный, порожний прямоугольник дверного проема и вопросительно посмотрели друг на друга.
– Сквозняк, - предположил первый следователь, которого (пора наконец назвать вещи своими именами) звали Номер Один.
– Что-то часто у нас стали сквозняки заводиться, - сощурился второй следователь, на всякий случай пододвигая поближе тетрадь с пинками.
Этого следователя звали, как ни странно, тоже Номер Один. Имя Номер Один носила и интеллигентная секретарша. Поэтому, когда начальство вызывало Номера Один, являлись все трое. Начальство, как правило, быстро отпускало секретаршу, не без того чтобы пустить вдогонку какой-нибудь изысканный армейский комплимент... Потом долго смотрело на пальцы каждому из Номеров Один, вспоминая, у кого какие отпечатки... Бросив наконец эту угадайку, начальство говорило: "Ну, ребята..." Ребята браво поблескивали лысинами и мучились взаимными подозрениями.
Итак, Номер Один и Номер Один, поигрывая под столом наручниками, готовились к неприятной дискуссии о сквозняках.
Все же один из следователей подошел к двери и профессиональным жестом ощупал ее. Потом ощупал место, которое занимала дверь, до того как раскрыться. Это место не пробуждало в руке никаких ощущений, кроме неприятной впадины, в которую проваливалась ладонь. Впадина была уже коридором.
Выдернув руку из коридора, Номер Один сказал:
– Там никого нет.
Другой Номер Один многозначительно улыбнулся:
– Что-то у нас там часто никого нет.
Первый Номер Один уже собирался пойти обследовать на предмет затаившихся родственников коридор, но, услышав обидную реплику, остановился:
– Вы подозреваете, что это я причастен к его исчезновению?
– Нет, это вы подозреваете, что это я причастен к его исчезновению! Я и не подозревал, что вы подозреваете, что я вас подозреваю... то есть не подозреваю...
– Заговорились!
– оборвал Номер Один.
Другой Номер Один быстро внес эту реплику в тетрадку, засчитав пинком.
Закрыв дверь, Номер Один двинулся обратно. У окна он остановился.
Окно было большим и голым,
И был прекрасен.
Время спасло город от землетрясений, бомбежек, туризма; защитило от коммунистов, нацистов, макдоналдсов и археологов; от умных крыс и глупых голубей;
от всего, что могло разрушить или осмеять его перезревшую девичью красоту.
Следователь, человек художественно не бесчувственный, в который раз залюбовался городом... В который раз спросил себя, не этот ли вид из окна удерживает его от того, чтобы плюнуть и уйти из проклятого кабинета. А может, и из самого управления, содрать с себя форму, надеть джинсы и свить себе семью, показав напоследок язык своему напарнику и этой легкомысленно увядающей секретарше. Хотя ей, возможно, и не стоит.
"Да, этот вид на город меня здесь и держит", - подумал следователь.
– Что?
– переспросил голубоглазый двойник за столом.
"Неужели я начал думать вслух?" - Следователь покрылся профессиональной испариной. Отпарковавшись взглядом от окна, торопливо подошел к столу:
– Нет, ничего... Я подумал, что мы, в конце концов, знаем об этом человеке...
– О нем?
– спросили голубые глаза за столом; флегматичные пальцы помахали фотографией.
На фотографии стоял и улыбался в пустоту мужчина лет двадцати пяти...
А может, и сорока: смотря как истолковать морщины, которые стекали от носа к подбородку, окаймляя крупноватый рот подобием круглых скобок. Эти морщины могли обозначать старость, тошноту, юношескую прыщавую бессонницу или просто небрежность фотографа. Скорее всего, эти морщины ничего не обозначали - просто росли на лице, как щетина, и удлинялись с годами, как тени.
Кроме морщин, никаких достопримечательностей на лице не водилось. Даже глаза были вполне ординарными. Две аккуратные лужицы, из которых головастиком глядел зрачок. И все же что-то знакомое, безудержно знакомое сидело в этом лице. Какая-то своя неопознанная архитектура...
Следователь посмотрел на следователя. Тот опустил фотографию:
– О нем мы знаем почти все.
– Все - это то же самое, что ничего. Мы не знаем его душу, - скосясь в окно, проговорил Номер Один.
– Для чего нам ее знать... Мы разыскиваем тело. Тело, вышедшее вчера приблизительно в восемь сорок из принадлежащей ему квартиры в Первом Переулке Процветания, дошедшее без всяких приключений до трамвайной остановки на площади Друзей Человека, затем погрузившееся в трамвай номер одиннадцать, водитель которого, как установлено, был его дальним родственником...