Барон Багге
Шрифт:
Сначала Шарлотта представила меня своему отцу и своему брату, который выглядел гораздо старше ее. Старый Сцент-Кирали сразу заключил меня в объятия. Он более чем счастлив видеть меня, сказал он. При этом он похлопывал меня по спине. Ах, моя бедная матушка! Она была так дружна с его женой. И его жены тоже, к сожалению, здесь нет.
— Где же она? — спросил я. — Может быть, в Пеште?
— Нет, скончалась, — сказал он с неопределенным выражением.
Я этого не знал, и это меня очень опечалило.
— Ах, — продолжал он, — она была такой хорошей женой! Она была одной из лучших жен, которые когда — либо жили на свете. Уже прошло много времени, как ее нет, но мне кажется, что это происходило лишь вчера, когда обе, тогда еще, конечно, совсем молодые дамы, сидели здесь, в нашем саду, болтали друг с другом по — французски и вышивали бисером, или что-то в этом роде. Твоя мать, — сказал
Извини! Но я становлюсь забывчивым. Становишься таким забывчивым, когда стареешь, и постоянно все путаешь — и времена, и женщин. К счастью, в эти годы уже редко кто имеет жен, иначе они бы беспрестанно ссорились между собой. В действительности же не знаешь, кто еще живет, а кто уже умер, даже о самом себе и то не знаешь этого точно. Люди, конечно, неохотно говорят об этом. Ах, давайте это оставим! Лучше давайте радоваться, что ты сюда приехал, пусть и пришлось разразиться войне, прежде чем ты решился посетить нас. Ты здесь только с одним эскадроном? Что это за униформа на тебе? Драгун графа Гондола? Смешное название. Пардон! Сколько у вас офицеров? Четверо? Вы, конечно, остановитесь у нас. Я совершенно не понимаю, почему Шарлотта сразу вас не пригласила? Но она всегда такая робкая. Еще раз, во всяком случае, от всего сердца добро пожаловать!
И он прижимал по очереди к моим щекам свои седые, теплые и немного влажные кавалерийские усы.
— Ты, — ответил я, — очень добр. Но я не думаю, что мы можем сюда переселиться, мы уже все проживаем в монастыре.
— Смешно! — воскликнул он. — Молодые люди, а квартируете в монастыре! Может быть, еще и в кельях!.. Нет, вы переезжаете к нам — и немедленно!
— Да нет, — сказал я, — это не получится. Отряд расквартирован рядом с нами, и мы ведь не можем из-за близости неприятеля…
— Ах! — воскликнул он. — Близость неприятеля! Совсем не понимаю, что вам далась это близость неприятеля! Да нет никакого неприятеля! Весь город уже смеется, что вы везде выставили посты!
— Извини, — сказал я, — но известный венгерский оптимизм не должен тебя вводить в заблуждение, что ситуация… Совершенно исключено, чтобы мы…
— Ничего подобного! — воскликнул он. — Отговорки! Сплошные отговорки! Я тебя не слушаю, и ты будешь жить у нас! А твои товарищи, если они не захотят переселяться, по крайней мере, будут у нас столоваться. Николаус, — обратился он к своему сыну, — ты сейчас же пойдешь к господам и попросишь их прийти сюда. И заодно вели принести вещи Багге.
Так все и получилось. До прихода Землера и обоих лейтенантов меня представили множеству людей: Маршаловским, Црини, Ракоши, Тюрхаймам, Рабаттам, Лангенмантелям, Халлевейлям и многим другим. Я поболтал с ними, потом мы с Шарлоттой перешли в соседнюю комнату и потанцевали.
Как, думал я во время танца, возможно все это? Вчера вечером мы миновали наши окопы и считали: ну, теперь нам придется целыми днями только и видеть, что снег и затхлые крестьянские дома; после этого мы несколько часов вообще никого не видели, кроме трех повешенных, затем мы переночевали в деревне, где у меня постоянно было чувство, что смерть стоит перед домом, после этого у нас был тяжелый бой, и мне не верилось, что уцелеет хотя бы один из пяти, потом мы опять никого не видели, затем мы прибыли в город, весь забитый людьми, и у всех на уме одни увеселения, о русских вообще нет речи, каждый смеется, если заговоришь о русских, комнаты полны людей, и они беседуют друг с другом, а я танцую с особой, и она очень красива, по крайней мере, самая привлекательная из когда-либо виденных мною, она меня уже поцеловала, причем в самом начале… как это все понимать? Я должен был себе признаться, что ситуация меня просто ошарашивала, я ее не понимал и чувствовал себя сбитым с толку, прежде всего из-за близости Шарлотты; она танцевала на удивление хорошо, ее левая рука охватывала меня с легкой, невероятно гибкой, довольно энергичной силой, ее глаза излучали морскую синь, и ее губы были так близко, что мне приходилось делать над собой усилие, чтобы сохранить независимую осанку. Мы танцевали вальс, и я не могу сказать, как долго это продолжалось, во всяком случае, очень долго, потому что, когда вальс кончился, мы обнаружили, что мы — единственная
Я удивился, что Землер пришел с обоими другими господами, и хотел уже его спросить, не считает ли он необходимым кого-либо из нас отправить выполнять служебные обязанности, но потом передумал. Я просто устал обращать его внимание на его же собственные постоянные упущения.
— О чем, — спросила Шарлотта, когда мы возвращались на наши места, — о чем вы, собственно, думали, когда мы танцевали?
— Я, — ответил я, — смотрел в ваши глаза. Они казались мне морями, ваши глаза, и по ним плыли золотые галеры.
Вскоре после этого нас пригласили к столу.
Ужин накрыли в соседнем зале; всего за двумя столами могли сидеть сорок или пятьдесят человек. Трапеза была изобильной и очень веселой, она длилась довольно долго, и я спросил себя: всегда ли здесь такое бывает? Если да, то Сцент-Кирали должны были истратить на банкет уже целое состояние.
После ужина снова то играли, то танцевали, затем мы, я и Шарлотта, сидели рядом на диване и смотрели на танцующих.
— Объясните мне, — спросил я, наконец, — как это действительно получилось, что вы оказались перед городом и узнали меня?
Мгновение она подумала, потом взглянула на меня и сказала:
— Так получилось, потому что я вас люблю.
Я, конечно, заметил, что она мной интересуется, но, в общем, столь мало мог рассчитывать на такую откровенность, что растерялся и просто вежливо поклонился и спросил: "Пардон?"
— Не ведите себя так, — сказала она без смущения, — словно вы об этом не знали!
— Милая сударыня, — пробормотал я, — конечно, вы меня выделили! Но как я мог даже предположить подобное признание! Кроме того, это не объяснение. Мы с вами знакомы шесть или восемь часов, а когда вы встретили меня перед городом, мы вообще не были знакомы…
— Нет, — возразила она, — я уже там сказала вам, что давно вас знаю.
— Но как такое возможно? — воскликнул я. — Вы сказали, что вам обо мне рассказывали… Ну, и мне о вас тоже. Но я должен признаться, что после этого у меня к вам никакого действительного интереса не возникло. Правда, вы говорили также и о фотографиях…
— Странный вы человек, — рассудила она. — Вы ищете объяснения для чувства, словно его можно обосновать, как какое-то намерение, например, встать, потому что пора вставать, сесть в коляску, потому что нужно куда-то ехать, или купить какой-либо предмет, потому что этот предмет вам понравился. Но чувства — это не намерения. Они приходят сами по себе, независимо от нас. Я вам сказала: я хорошо вас знаю. Мои родители рассказывали мне о вас многое, что они знали от вашей матушки, и ваша матушка, сказали вы, тоже рассказывала вам обо мне. Мне кажется, что они даже подумывали о нашей свадьбе. Наверное, они старались представить нас с вами друг другу в хорошем свете. Впрочем, это не имеет никакого значения. Но все это сослужило одну службу: несколько фотографий, попавших в мои руки, помогли мне узнать вас при встрече. Но я бы думала о вас, даже если бы о вас ничего не знала. Ничего, кроме того, что вы существуете. Может быть, я бы вас даже придумала, если бы вас не было на свете. Говорят, что нам снится то, чего не бывает. Я могла бы разочароваться, когда вас увидела. Однако не произошло ничего такого, что разочаровало бы мое истинное чувство. До встречи с вами мои размышления были беспредметны. Вы для меня стали просто человеком, о котором я мечтала. Вы случайно, если это была случайность, оказались им и просто потому, что мне назвали ваше имя. Однако точно так же могли говорить и о ком-то другом и тоже могли желать, чтобы я вышла за него замуж. Так что здесь нет никакой навязчивости, если я вам первая сделала это признание. Вас это ни к чему не обязывает, и вы можете, если вы чувствуете себя связанным с другой, ничего для меня не делать, точно так же, как ничего не делать и против меня. Так как каждый из нас имеет дело лишь с самим собой, никто не может помочь другому, и каждый из нас, я чувствую, одинок, очень одинок, даже совсем одинок. Нет никаких действительных отношений между людьми. Их и не может быть. Каждый друг для друга только повод — ничего больше. Повод для ненависти или любви. Но любовь или ненависть возникают в нас, живут и проходят опять-таки только в нас самих. Никакие действительные узы не протягиваются от одного к другому. Все, чем может быть один для другого, так это предлогом для собственного чувства — более прекрасного или более ненавистного. Я была счастлива, когда вас увидела, вы мне понравились, я к вам стремилась, и все, на что я могу надеяться, это чтобы я для вас не была неприятной.