Барон на дереве
Шрифт:
Две ночи Козимо прождал на сосне, нацелив ружья на берег. Но пираты не появлялись. Настала третья ночь, и вот Энеа-Сильвио в своей неизменной феске спускается к морю, спотыкаясь о камни, и начинает подавать сигналы фонарем; а вот и баркас причаливает к берегу, и из него выходят люди в тюрбанах.
Козимо взвел курок, но так и не выстрелил. Потому что на этот раз все происходило совсем по-другому. Посовещавшись немного, двое из моряков, сошедших на берег, посигналили своим товарищам на баркасе, и те принялись сгружать бочки, ящики, тюки, мешки, оплетенные бутылки, бочонки с сыром. Баркасов было множество, все полны разных грузов, и длинная цепочка носильщиков в тюрбанах
Но почему они снесли свою добычу на берег? Впоследствии все объяснилось, и очень просто. Фелюге предстояло бросить якорь в одном из наших портов и закупить на законном основании товары, ибо в перерывах между пиратскими набегами мусульмане занимались и мирной торговлей, а следовательно, подвергались таможенному досмотру. Но для этого надо сначала спрятать в надежном месте награбленное, чтобы незаметно забрать его на обратном пути. Таким образом, пираты с фелюги доказали бы свою непричастность к последним грабежам и заодно укрепили бы нормальные торговые связи с нашей страной.
Все эти закулисные обстоятельства стали ясны несколько позже. Сейчас у Козимо не было времени задаваться вопросами. Пираты спрятали награбленные сокровища в пещере, а сами направились к баркасу. Нужно было как можно скорее завладеть их добычей. В первую секунду Козимо собрался бежать в Омброзу и разбудить тамошних купцов, законных хозяев награбленного добра. Но тут он вспомнил о своих друзьях-угольщиках, которые впроголодь жили в лесу с семьями. Не колеблясь ни минуты, он помчался по ветвям к тому месту, где на серой утрамбованной площадке в жалких хижинах спали бергамасцы.
— Вставайте! Скорее! Я нашел пиратский клад!
Из палаток и шалашей донеслись громкие зевки, брань, фырканье, а потом удивленные восклицания, вопросы:
— Золото? Серебро?
— Я хорошенько не рассмотрел… — отвечал Козимо. — По запаху похоже на сушеную треску и овечий сыр!
После этих слов лесные жители вскочили все до единого. У кого были ружья — взяли ружья, остальные — топоры, вертелы и лопаты; многие тащили ведра, старые корзины из-под угля, мешки, чтобы было куда класть захваченное добро. К морю потянулась целая процессия.
— Hura! Hota!
Женщины несли на головах пустые корзины, мальчишки, закутанные по шею в мешки, высоко вздымали факелы. Козимо летел впереди, ловко прыгая с лесной сосны на оливковое дерево, с оливкового дерева — на прибрежную сосну.
Они уже подошли к выступу скалы, за которой находилась пещера, как вдруг на вершине кривого фигового дерева возникла тень пирата — он взмахнул саблей и подал сигнал тревоги. Козимо в два прыжка взобрался на верхушку дерева, вонзил дозорному в бок шпагу, и тот, вскрикнув, свалился со скалы.
В пещере держали военный совет главари пиратов. В сутолоке и неразберихе Козимо не заметил, что часть мусульман осталась на суше. Услышав крик дозорного, пираты выскочили наружу и увидели, что они окружены ордой вооруженных лопатами мужчин и женщин, с черными от сажи лицами и с мешками на головах. Пираты выхватили сабли и ринулись пробивать себе дорогу.
— Иншалла! [29]
— Hura! Hota!
Началось кровавое сражение.
Угольщиков было больше, но пираты были лучше вооржунены. Известно, что против сабли нет оружия страшней лопаты. «Бум! Дзинь!» — и марокканский клинок в два счета зазубривался как пила. От ружей же, грохота и дыма, никакой пользы не было. У нескольких пиратов, как видно
29
С Богом! (Арабск.)
Поняв, что из всех видов оружия в изобилии имеются лишь камни, угольщики принялись метать ими в пиратов. Те не остались в долгу. Теперь битва наконец приняла более упорядоченный вид, но, так как угольщики рвались в пещеру, привлекаемые доносившимся оттуда запахом сушеной трески, а пираты пробивались к лодке на берегу, у воюющих сторон не было особенно серьезных причин для продолжения схватки.
Наконец бергамасцы пошли на штурм и проложили себе дорогу в пещеру. Мусульмане отчаянно защищались под градом камней и вдруг увидели, что путь к морю свободен. Зачем же дальше сражаться? Лучше поднять паруса и удрать в открытое море.
Подбежав к баркасу, трое офицеров распустили парус. Козимо ловко спрыгнул с сосны на мачту, уцепился за клотик и, крепко сжимая коленями ствол мачты, обнажил шпагу. Пираты подняли сабли. Брат размахивал шпагой направо и налево, удерживая всех троих на почтительном расстоянии. Стоявший у берега баркас качался из стороны в сторону. Взошла луна: в ее лучах заблестела шпага, подаренная бароном сыну, и кривые турецкие клинки. Брат соскользнул вниз по стволу мачты, вонзил шпагу в грудь первого пирата, и тот свалился борт. Юркий, словно ящерица, Козимо поспешил наверх, парируя выпады двух врагов, затем мигом спустился ниже и насквозь проткнул второго пирата, потом опять вскарабкался наверх после короткого поединка с третьим офицером и, еще раз соскользнув, заколол и его.
Трое мертвых врагов уже погрузились в воду у самого берега, и в бородах у них запутались водоросли. Остальные пираты у выхода из пещеры совершенно ошалели под градом камней и ударов лопатами. Козимо, не слезая с мачты, победоносно осматривался кругом, как вдруг из пещеры выскочил кавалер-адвокат и, опустив голову, помчался по камням, словно кот, которому привязали к хвосту горящую паклю. Он подбежал к баркасу, оттолкнул его от берега, взобрался на него, схватил весла и, направив баркас в открытое море, принялся отчаянно грести.
— Кавалер! Что вы делаете? Да вы с ума сошли! — Кричал Козимо, уцепившись за клотик. — Скорее возвращайтесь на берег! Куда вы?
Но где там! Ясно было, что Энеа-Сильвио хотел добраться до корабля пиратов и там укрыться от кары. Теперь его предательство было раскрыто, и, останься он на берегу, не миновать ему виселицы. Он греб и греб, и Козимо не знал, что делать, хоть и держал в руках обнаженную шпагу, а старик был слаб и безоружен. Честно говоря, ему не хотелось трогать дядюшку, да к тому же, чтобы добраться до него, Козимо надо было спуститься с мачты. Между тем брат совсем не был уверен, не поступился ли он уже своими принципами, спрыгнув с дерева на мачту, и понимал, что сейчас совсем неподходящий момент для решения сложного вопроса: ступить ногой в лодку и ступить на землю — равнозначно ли это? Поэтому он, ничего не предпринимая, поудобнее уселся на поперечине, обхватив обеими ногами ствол мачты, и смотрел, как баркас несется по волнам; легкий ветерок надувал паруса, а старик все налегал на весла.