Барон Ульрих
Шрифт:
А эти их рассуждения о магии, словно о чем-то само собой разумеющемся, что это? Вся деревня увешана амулетами, пучками трав, какими-то перышками и узелками, все верят в лесных духов и прочую мутотень. Что за дикость? Вопросы, вопросы и вопросы.
Здоровье мое постепенно налаживалось. Появился аппетит, я стал прогуливаться и помогать по хозяйству. Мне, доктору медицинских наук, пришлось выгребать козьи каки из-под трех сволочей, которых держала моя новая мама Иша. Я кормил сидящих в клетках фазанов, одомашненных в деревне вместо куриц, таскал воду в деревянных ведрах с речки, помогал деду выделывать
По моим уже осознанным подсчетам, получалась третья неделя моей новой жизни. Душа моя металась испуганно, я узнавал мелочи, но не понимал или, вернее сказать, не мог до конца принять главное. Все теперь будет по-другому, нет больше того меня, нет больше моего города и моей прежней жизни. Есть что-то другое, похоже, это навсегда и, что самое главное, мне это нравится.
О чем я думал? О многом, о параллельных мирах и реинкарнации, я думал о магии и высоких технологиях, мне в голову даже приходили мысли об экспериментах инопланетян, впрочем, все это были лишь рассуждения и домыслы. Вариантов тысячи, а правда одна и, как говорилось в одном из знаменитых сериалов, «где-то там…»
Истина.
Истина была не совсем радужной, деревенский быт только в книжках и по телевизору мил и облагораживает. С утра и до вечера приходилось что-то делать. Вставали все с первыми лучами солнца и горбатились, как проклятые, пока оно не садилось. Доставалось всем: женщинам, детям, старикам, мужикам, козам, коровам — и даже собак брали в лес на охоту, на зиму нужно впрок накоптить-насолить-насушить, иначе с голоду околеешь.
Нужно было всего и побольше, так как в конце лета везти долг барону, мзду, так сказать. Шкурами и кое-каким провиантом отдавать, иначе, как говорит дед Охта, приедут стражники и посекут всех плетками, а кого строптивого так вообще на ближайшем суку вздернут, да баб всех перепортят, в общем, некрасиво поступят.
Средневековье прям какое-то, впрочем, меня уже ничем не удивишь. Магия у вас тут? Да ради бога! Бароны, графы, короли? Да пожалуйста! Мне вон, доктору наук, некогда, мне надо коз покормить, травы накосить да забор, завалившийся набок, поправить. А что бы вы на моем месте делали? В милицию позвонили или в МЧС? Или, может, пламенные речи об освобождении пролетариата стали толкать с телеги? М-да уж.
Можно много и с расстановкой рассуждать о высоком, но вот когда вам банально пучком травы приходится зад подтирать или пользоваться обувью лишь в зимнее время, так как накладно шкуры о землю топтать, тут уж не до высокого — тут бы чего пожрать найти да упасть на койку, не чуя ног. После того как целый день пахал, косил, варил, крутил, строгал, сшивал.
Хотя народ привычный к такому быту, они тут родились, тут и помрут. На возраст тут не смотрят, ибо ходишь, руки-ноги есть — вперед, работать. Правда, одно послабление я себе выбил. Это рыбалка. Местные хоть и промышляли помаленьку рыбой, но вот спецами были не ахти какими. Их способы — острогой колоть или запруды корзинами прочерпывать. Методы, скажу я вам, хоть и действенные, но уж больно долгие и не особо уловистые. В то время как я хоть и был рыболовом-любителем в своем мире, но как спиннингист порядочно насмотрелся на орудия лова браконьеров, так как именно спиннинг позволял мне цеплять все их незаконные
Выбор пал на «вентерь» — народное творчество, представляющее собой длинный чулок, один из концов которого — бутылочное горлышко, уходящее внутрь конструкции. Этакая вогнутая воронка. Рыба плавает по речке, заплывает в чулок и там мечется, не находя выхода. То, что мне нужно, — дешево и сердито.
Правда, вязать эту конструкцию пришлось деду, я долго его уговаривал, ходил вокруг него, сами понимаете, тут ни капрона, ни бечевочки в лесу не найти, всю конструкцию вязали из ивовых веток, получился не чулок, а длинная решетчатая корзина.
Вся деревня потешалась над стариком и его бестолковым, как они считали внуком, глядя, как они вяжут непонятные самоловы. Признаться, мне самому пришлось поволноваться, так как уверенности в том, что такая массивная конструкция из дерева будет работать, до конца не было. Показала практика. Оставленные на всю ночь и вынутые поутру самоловы принесли полный заплечный мешок разнокалиберных рыбин, влетевших туда.
— Эко диво, — бормотал Охту, идя со мной после нашего сбора добычи. — Это ж, как ты лихо измыслил-то такое, внучек? Да такого даже в Речной не знают! Рыба сама, считай, тебе в руки идет, а ты сидишь дома да делами своими занимаешься!
— Это я в городе углядел, дед. — А что прикажете мне ему про прошлую жизнь рассказывать? — Бегал, смотрю: корзины такие стоят, я и спросил у дядьки, который рядом стоял, что это такое.
Вот так со временем нас с дедом признали за знатных рыбаков, отряжая по утрам проверять улов, что давало мне время дурака повалять и обдумать все, впрочем, с пользой для всех. Самому мне корзины из воды не по силам было доставать да вытряхивать, а дед был слеп на один глаз, да и вторым не шибко видел. Так мы друг друга и дополняли.
Вы будете смеяться, но именно в этих условиях я осознал, что лень — это двигатель прогресса. Ну вот никак мне не улыбалось с утра и до вечера спину не разгибать. Порода у меня такая, интеллигенция, я так не могу, чтоб без книжки, теплого пледа и долгих, запутанных разговоров о главном и общемировом. Есть люди, находящие удовольствие в труде, а есть я. И я его там ну никак не находил.
Вот, к примеру, самых маленьких детей зачастую отправляли по грибы и ягоды в лес под присмотром какой-нибудь матроны. Нет, лес я люблю, но вот раком по нему лазить — увольте! Уже после второго такого похода я, подхватив под руку Охту, на окраине стал окапываться в овраге да рубить сосновые жерди.
— Внучек, на нас люди смотрят, говорят, мы умом тронулись. — Дед копал по склонам, а я выносил корзинами грунт. — Ты уж уважь старого, скажи, что задумал, а то ведь и мне как-то стыдно не пойми чем заниматься.
— Мы, дед, землянку большую с тобой делаем. — Корзины с землей хоть и под стать мне, маленькие, но уж больно тяжелые, резали от нагрузки руки.
— А на что она нам сдалась? Аль не в самый худой год живем, да и дом у нас статный, не течет да мхом весь проконопачен. — Дед покряхтывал, но продолжал исправно выструганным из дерева острым веслом, которое тут заменяло лопату, срубать со склонов овражка пласты земли. — Что ты удумал, говори, что гадать, мож, подскажу чего.