Баронесса Настя
Шрифт:
Женщина бросила на Настю изумленный взгляд, слегка поклонилась, но выполнять распоряжение не торопилась.
— Делайте, что я сказал, — я приказов не повторяю.
И, обращаясь к Насте, произнес:
— Благодарю вас. Если понадобитесь, я вас позову.
Настя в сопровождении женщины вышла из спальни.
Дверь в покои баронессы находилась здесь же, в спальне Функа, и обозначалась позолоченной тарелкой, выполнявшей роль ручки. Они вошли в комнату, освещённую едва пробивавшимся сквозь тёмные шторы солнцем.
— Зовите
— Со времени смерти моей госпожи здесь не ступала нога дамы.
— Давно она умерла? — спросила Настя. И тоже голосом, лишённым нежности.
— Завтра исполнится восемь месяцев.
Комната блистала чистотой. В ней не было кровати, но посредине на зелёном ковре стояла тахта, обтянутая тёмно-жёлтой кожей. Возле камина из серого мрамора помещались два старинных, с высокими спинками кресла. Рядом — зеркало и туалетный столик.
— Размещайтесь, — сказала фрау Мозель. Сказала с нажимом и уже с явным оттенком неудовольствия.
Из комнаты был выход на балкон, и Настя обрадовалась, подошла к двери.
— Можно сюда?
Фрау Мозель ответила не сразу; подумав, она решила, что отказывать неудобно, и подошла к туалетному столику:
— Здесь ключ от балкона.
И важно пошла к двери, на которой отливала золотом ручка-тарелка, такая же, как и в спальне генерала. И уже взявшись за неё, но не оборачиваясь, проговорила:
— В полдень у нас подают чай. Вас позовут.
— Благодарю, — буркнула Кейда. Она едва сдерживала неприязнь к чванливой немке, неизвестно вдруг почему и в один момент невзлюбившей её.
Оставшись одна, Настя открыла балкон. Больше всего её интересовал замок, но отсюда ей открывалась лишь башня с узенькими оконцами и часть стены, обращённой к озеру. По озеру плавали утки — наверное, дикие, две пары лебедей, белая и чёрная, и важно несущий над водой свой огромный тяжёлый клюв пеликан.
За озером, в полукилометре от замка, начинались невысокие холмы-горы. Они тянулись вправо и не выстраивались в линию, как можно было ожидать, а, удаляясь к горизонту, множились, точно это были волны зелёного моря, гонимые ветром от замка. Это и были поросшие лесами горы Шварцвальда — район Германии, бережно хранимый немцами как заповедник.
От замка по лесу, огибая край озера, вилась серая лента грунтовой дороги. Глядя на неё, Настя подумала: «Куда ведёт эта дорога?.. Не по ней ли мне придётся бежать отсюда?» Её тревожила фрау Мозель. «За что она невзлюбила меня? Уж ни за то ли, что генерал назвал своей племянницей? Может, фрау Мозель доподлинно знает, что настоящая Кейда погибла в отчем доме от американской бомбы? Но за кого же она тогда меня принимает?»
Но тут же начинала себя успокаивать: «Я в начале пути, и вся эта история с замком, генералом только начинается. Я не знаю обитателей замка, не знаю их распорядка дня, расположения комнат,
Она вошла в комнату, села на диван и, положив голову на расшитую синими васильками шёлковую подушечку, неожиданно быстро заснула.
Спала она крепко, — организм, выдержавший многие часы напряжения, требовал полного забытья, и, может, не проснулась бы до ночи, если бы над ухом не раздался мужской басовитый голос:
— А кто со мной будет обедать?
Настя вскочила и в диком испуге отпрянула в сторону. Перед ней был немец. И хотя одет он был в роскошный домашний халат, она точно знала — немец. И с минуту не могла прийти в себя. Сердце выскакивало из груди, но всему телу выступил пот. Чувствовала, как пылали щёки. «Молчи, молчи! — билась мысль. — А то скажешь что-нибудь по-русски».
— Что с вами? — ласково говорил Функ, трогая её за локоть. — Я такой грубиян, напугал вас. Простите, простите. Я пришёл звать вас обедать.
И за руку, как важную даму, повёл её через анфиладу комнат. Очутились они в маленьком квадратном и очень милом зале. У самого окна — круглый стол, сервирован на две персоны. У стола строгая и вся в чёрном фрау Мозель. Встречая Настю, чуть наклонила голову и отставила стул. И когда Настя села, не торопясь прошла к другому стулу и отставила его для генерала. Настя не могла не заметить, что всё тут делалось чинно, важно, видимо, по давно заведённому и никем не нарушаемому этикету. Гостья лишь не знала назначения этого зала. Он не был обеденным, а служил для уединения генерала с близкими друзьями, главным образом, военными. Здесь велись приватные, а подчас и строго секретные разговоры.
Еду приносили две официантки, но тарелки наполнялись и подавались самой фрау Мозель. И пока она хлопотала, пока две официантки — бессловесные, белокурые девушки — приносили салаты, супы, фрукты, овощи, генерал молчал и даже не поднимал глаз на собеседницу. Но как только официантки исчезли и ушла фрау Мозель, генерал оживился и проговорил мягким, даже ласковым голосом:
— Расскажите мне о себе: кто вы и откуда, кто ваши родители и каковы ваши планы?
Настя ответила, не задумываясь:
— Если позволите, я вернусь в госпиталь.
— В госпиталь возвращаться незачем, — я уволил вас из армии.
— Тогда поеду домой, к тёте.
— А ваши родители?
— Родителей нет, они рано умерли. Я жила у маминой сестры, Марты Кригер. К ней и поеду.
Функ орудовал вилкой и ножом, с аппетитом ел и, казалось, был вполне удовлетворён тем, что ему сказала Настя. Держался он прямо, от головных болей, мучивших его в последнее время, не осталось и следа. Наоборот, старый генерал ощущал прилив новых сил, он едва сдерживал радость от сознания, что нашёл такое простое и верное средство борьбы с коварной, казалось, ничем неодолимой хворобой.