Барышня Эльза
Шрифт:
— Значит, ты играешь там в первый раз? — спросил Фридолин с возрастающим любопытством.
— Нет, уже в третий, но сегодня, по всей вероятности, это будет в другом месте.
— Этого я не понимаю!
— Я тоже, — усмехнулся Нахтигаль. — Но лучше не расспрашивай.
— Гм, — многозначительно удивился Фридолин.
— О, ты ошибаешься, совсем не то, что ты думаешь! Я уже всего нагляделся. Трудно поверить, какие странные вещи творятся в маленьких городках, особенно в Румынии. Да, я многое пережил, но здесь…
Он отдернул желтую ресторанную
— Все еще нет!
Затем, обращаясь к Фридолину, он пояснил:
— Я насчет кареты: за мною всегда присылают карету, каждый раз другую.
— Ты меня интригуешь, Нахтигаль! — холодно заметил Фридолин.
— Послушай, — начал Нахтигаль после мгновенного колебания. И внезапно прибавил: — Скажи, ты не трус?
— Странный вопрос, — ответил Фридолин тоном обиженного корпоранта.
— Ах нет, я не в банальном смысле!
— Как же тебя понять? К чему в этом случае особенная храбрость? Подумаешь, как страшно! — И Фридолин отрывисто и презрительно рассмеялся.
— Со мною не случится ничего; в худшем случае сегодняшняя ночь будет последней. И мне кажется, так и будет…
Он умолк и опять поглядел в щель гардины.
— Ну, говори же!
— Как ты сказал? — переспросил Нахтигаль, как бы во сне.
— Рассказывай все, если ты уже начал. Тайное заведение? Замкнутое общество? Только по приглашению?..
— Не знаю. В прошлый раз было тридцать человек, а в первый — только шестнадцать.
— Танцуют?
— Ну конечно танцуют!
Нахтигаль начинал как будто раскаиваться, что вообще заговорил.
— А ты им аккомпанируешь?
— Чему аккомпанирую? Я разве знаю чему. Право же, я ничего не знаю! Я играю — играю с завязанными глазами.
— Нахтигаль! Соловей! Что ты там поешь?
Нахтигаль тихонько вздохнул:
— К сожалению, повязка на глазах недостаточно плотная, не такая, чтобы я совсем ничего не видел. Я вижу кое-что в зеркало, сквозь черный шелковый платок.
Он снова умолк.
— Одним словом, — сказал Фридолин с нетерпением и оттенком презрения, но как-то странно взволнованный, — одним словом, голые девки?
— Не говори так, Фридолин, — возразил Нахтигаль, слегка задетый. Таких женщин ты еще не видел!
Фридолина покоробило.
— А сколько стоит вход? — спросил он развязно.
— Ты думаешь, билеты? Вот еще, откуда ты это взял?
— Что же дает право на вход? — спросил Фридолин, плотно сжав губы и барабаня по мраморной доске столика.
— Пароль, который меняется каждый раз.
— А какой он на сегодня?
— Еще не знаю, узнаю от кучера.
— Возьми меня с собой, Нахтигаль!
— Невозможно, слишком опасно!
— Минуту назад ты сам выразил желание меня… расшевелить… Я думаю, это не так уж невозможно.
Нахтигаль поглядел на него испытующе.
— Прихватить тебя, как ты есть, никак нельзя. Все в масках: и мужчины, и женщины. Найдется у тебя маска или что-нибудь в этом роде? Немыслимо! Может, в другой раз. Уж я что-нибудь придумаю…
Он
— Наконец-то карета! До свидания…
Фридолин крепко схватил его за руку:
— Ты от меня так просто не увильнешь. Ты возьмешь меня с собою.
— Никак нельзя, коллега!..
— Брось! Предоставь мне дальнейшее. Я уже знаю, что это «опасно». Быть может, это меня и притягивает…
— Но как же это так? Без костюма? без домино? без маски?
— Бутафоры дают их на прокат…
— Час ночи!
— Послушай, Нахтигаль: на углу Викенбургштрассе есть как раз такая лавочка. Я каждый день прохожу мимо и запомнил вывеску. — И, захлебываясь, с возрастающим волнением, Фридолин прибавил: — Ты подождешь меня здесь четверть часа, Нахтигаль, а я попытаю счастья. Хозяин костюмерной мастерской живет в том же доме. Если нет — я отступаюсь. Пусть решит сама судьба. В том же доме — кафе. Как его зовут? Кажется, «Виндобона». Ты скажешь кучеру, что забыл что-то в кафе, войдешь, встретишь меня у дверей, быстро шепнешь мне пароль и вернешься в свою карету, я же, если мне удастся раздобыть костюм, быстро найму извозчика и поеду за тобой следом. Дальнейшее как-нибудь образуется. Во всяком случае, Нахтигаль, даю тебе честное слово, я не покину тебя в беде!
Нахтигаль много раз безуспешно пытался прервать Фридолина. Фридолин бросил на столик деньги, оставив щедро на чай, что, по мнению его, подходило к стилю этой ночи, и удалился.
На улице стояла закрытая карета, на козлах сидел неподвижный кучер, весь в черном, в высоком цилиндре.
«Точь-в-точь похоронная колымага», — подумал Фридолин.
В несколько минут ускоренным шагом он дошел до углового дома, о котором говорил Нахтигалю, справился у дворника, не живет ли здесь прокатчик маскарадных костюмов Гибизер, надеясь в душе, что его не окажется. Но Гибизер действительно жил в этом доме, этажом ниже костюмерной мастерской, и дворник не только не удивился позднему посетителю, но, умиленный щедрыми чаевыми, благосклонно заметил, что в масленичный сезон охотники до маскарадных костюмов являются не так уж редко и в ночное время. Стоя внизу, он светил Фридолину свечой, пока тот не позвонил на площадке первого этажа.
Костюмер Гибизер открыл сам, словно ждал гостя за дверьми. Это был худощавый, безбородый и лысый человек, в старомодном цветочном шлафроке и в турецкой феске с кисточкой, чем-то напоминавший комических стариков театральной традиции. Фридолин объяснил ему, в чем он нуждается, подчеркнув, что за ценою не постоит, — на что Гибизер почти недовольно заметил:
— Я беру только то, что мне причитается.
По винтовой лестнице он провел Фридолина в бутафорский магазин. Пахло шелком, бархатом, сухой пылью и цветочной трухой, во мраке маячили какие-то серебряные и красные блестки. Внезапно вдоль узкого и длинного прохода между рядами открытых шкафов, начало которых терялось в темноте, вспыхнули две вереницы маленьких лампочек.