Барышня-крестьянка
Шрифт:
– «That, that is, is». Shakespeare, – изрекла мисс Жаксон.
– Да-да, что есть, то есть, как сказал Шекспир, – от возбуждения с ходу перевел Муромскиий. – Ясно теперь?
– I don't understand, – сказала англичанка.
– Экая вы непонятливая! Жена ему нужна! – Григорий Иванович присел на подлокотник кресла, в котором сидела мисс Жаксон, и наклонился к ней совсем близко, отчего гувернантка вспыхнула и потупилась. – И нет ему никакой причины не жениться на Лизе! – Это соображение Григорий Иванович сообщил чуть ли не в самое ухо
– На наш барышня? – поняла наконец, англичанка.
– Вот именно! На наш барышня! – рассмеялся Муромский. – А что? Чем не вышла? Красавица, умница… А то, что озорница, то, поверьте, это мужчинам даже нравится.
Мисс Жаксон призадумалась над этой сентенцией.
Словно скинув тяжелую ношу, Григорий Иванович плюхнулся снова в кресло и приказал:
– Читайте далее, что там у нас?..
Утро Иван Петрович Берестов начинал, по обыкновению, с того, что правил записанные Алексеем накануне вечером свои мемуары. Так и в это утро он, ни свет ни заря, уже стоял у конторки и скрипел пером.
Постучали.
– Заходи! – громко позволил Берестов.
Вошел управляющий, поздоровался.
– Что, Павел Алексеевич, с чем пожаловал? Опять на повара жаловаться будешь?
– Никак нет-с, Иван Петрович. Подарочек вам прибыл… – управляющий обеими руками протянул хозяину длинный инкрустированный футляр красного дерева.
– От кого? – удивился Берестов.
– Григорий Иванович Муромский изволили препроводить с личным письмом.
Берестов принял футляр, положил его на стол и раскрыл. Там, в бархатном ложе, лежало охотничье ружье с прикладом, также инкрустированным перламутром. Берестов довольно крякнул и развернул письмо, протянутое управляющим. Пробежал его глазами:
– «…С благодраностию за благородный поступок и в честь приближающихся именин ваших прошу…» – прочитал он несколько строк. – Что ж, прекрасное ружьецо. Григорий Иванович знает толк. А что, Павел Алексеевич, он ведь вправду близкий родственник графу Пронскому?
– Точно так-с. Племянник супруги графа.
– Граф Пронский – человек знатный и сильный. Он Алексею сможет быть полезен… – размышлял вслух Иван Петрович, вертя в руках ружье и проверяя спуск. – Смекаешь, о чем говорю?
Берестов прицелился из ружья.
– Как не понять, Иван Петрович. Отлично понимаю-с… Муромский будет рад отдать свою дочь за нашего Алешу.
– У Григория Ивановича, конечно, английской дури много, но человек он оборотливый: первым из помещиков губернии догадался заложить имение в Опекунский совет!.. Что ж, были врагами, станем сватами! Вели закладывать дрожки, поеду к соседу с благодарностью. Да щеночка подбери помордастей…
Корзина с уютно свернувшимся легавым щенком стояла у ног Григория Ивановича. Он сидел в зимнем саду напротив Ивана Петровича Берестова, с которым они теперь, обговорив уже самое главное, со вкусом попивали кофий с коньяком.
– А
– Признаться, с этой стороны я никаких препятствий не вижу, – усмехнулся Берестов. – Мой ждет не дождется, чтобы я его женил. А ваша Лиза, на мой взгляд, непременно должна будет в него влюбиться. Надобно только почаще возить их друг к другу в гости, а время и природа все сладят…
– И то верно. Ну, с Богом! – Григорий Иванович поднял рюмку, они чокнулись, выпили, а потом поднялись и, обнявшись, трижды поцеловались.
По возвращении, проходя через гостиную, Берестов позвал сына:
– Зайди ко мне, Алеша.
В кабинете Иван Петрович закурил трубку и, немного помолчав, сказал:
– Что же ты, Алеша, давно про военную службу не поговариваешь? Иль гусарский мундир уже тебя не прельщает?..
– Нет, батюшка, – отвечал почтительно Алексей, – я вижу, что вам не угодно, чтоб я шел в гусары. Мой долг – вам повиноваться…
– Хорошо, – удовлетворенно сказал Иван Петрович, – вижу, что ты послушный сын, это мне утешительно… Не хочу ж и я тебя неволить – не понуждаю тебя вступить… тотчас… в статскую службу. – Он выпустил огромный клуб дыма. – А покамест намерен я тебя женить.
– На ком это, батюшка? – спросил изумленный Алексей.
– На Лизавете Григорьевне Муромской, – отвечал Иван Петрович. – Невеста хоть куда, не правда ли?
Алексей пожал плечами, развел руками.
– Батюшка, я о женитьбе еще не думаю…
– Ты не думаешь, так я уж за тебя все обдумал и передумал!..
Алексей ошеломленно молчал. Наконец, с трудом выдавил:
– Воля ваша, батюшка, но… Лиза Муромская мне вовсе не нравится!
Иван Петрович закашлялся, сел прямо, сказал с напором:
– После понравится. Стерпится – слюбится.
Уставясь в пол, сын упрямо пробурчал:
– Я не чувствую себя способным сделать ее счастие…
– Не твое горе – ее счастие.
– Как вам угодно, а я не хочу жениться и не женюсь!
– Что?!.. – Иван Петрович поднялся. – Так-то ты почитаешь волю родительскую… Добро! Ты женишься, или я тебя прокляну, а имение, как Бог свят, продам и промотаю, и тебе полушки не оставлю! Даю тебе три дня на размышление, а покамест не смей на глаза мне показаться!..
Алексей вышел из кабинета и так хлопнул дверью, что Иван Петрович вздрогнул, а потом удовлетворенно ухмыльнулся…
Вечером, при свече, в своей комнатке наверху, Алексей писал письмо любезной своей Акулине, поспешно и не глядя тыкая гусиное перо в чернильницу. Он очень волновался, иногда вскакивал с места, делал шаг-другой по тесной комнатке – и вновь бросался к столу. Слезы текли по его щекам. Вот он отбросил перо, уронил голову на руки и… заснул мгновенно, как это часто случается с молодыми людьми от сильных душевных переживаний.