Башни земли Ад
Шрифт:
— Достопочтенный Хасан Галаади? Откуда ты здесь?
— Это не важно, — торопливо сказал дервиш. — Мой предок служил здесь при Иоанне II Комнине. В его воспоминаниях говорится об этом потайном ходе. Чтобы не привлекать внимания, мне пришлось им воспользоваться. Давай же закроем дверь. Выслушай весть, которую я принес тебе.
— Судя по тому, что ты воспользовался потайным ходом, это дурная весть.
— Тимур, да наполнится душа его смирением, полагает именно так. Сегодня прибыл гонец с эстафетой из земель русов. В письме говорится, что оба тумена, посланные владыкой правоверных, дабы остановить и уничтожить
— Наголову? Два тумена? — словно не веря ушам, переспросил василевс. И сдвинул брови, чтобы скрыть невольное ликование.
— Да. Тамерлан велел своим военачальникам идти через перевалы в Кавказских горах, дабы обрушиться во фланг армии Тохтамыша, когда та будет подходить к Итилю. [24] Однако вышло по-иному. Тохтамыш переманил на свою сторону князей народа языгов, которые любезно пропустили войско Тимура, но сообщали о каждом его шаге людям хана. Стоило лишь туменам начать спускаться с гор, перед ними оказалась ордынская конница. Завязалась схватка. Всадники Тохтамыша были отброшены. Люди Тимура увлеклись преследованием, чего и ждали Тохтамыш и великий князь Витовт. Тяжелые кованые дружины русов и литов сомкнулись, зажав растянувшееся войско Тимура, как волчий капкан. Хвост колонны атаковали языги, немало прежде натерпевшиеся от Тимура, а в голову ударили основные силы Тохтамыша. Почти никто не уцелел. Тохтамыш прислал владыке правоверных вздорное письмо и отсеченную голову его сына, возглавлявшего тумены. Хан пишет, что если Тамерлан осмелится принести в его владения собственную голову, то ее постигнет судьба еще более плачевная, ибо он, Тохтамыш, уже выписал из латинских земель золотых дел мастера, которому надлежит сделать пиршественную чашу из черепа Повелителя Счастливых Созвездий.
24
Итиль — древнее название Волги.
— Самонадеянный глупец! — ужаснулся Мануил.
— Это правда, — кивнул Галаади. — Сейчас Тамерлан в ярости. Ему и прежде случалось проигрывать, но такого разгрома он еще не знал. Тем более гибель сына… Он подозревает предательство. Как иначе хан и его союзники могли узнать, что Тамерлан велит своему войску идти таким непростым путем?
— Ему не откажешь в прозорливости. Хотя, насколько мне известно, и Тохтамыш, и Витовт также не новички на ратной стезе. Пусть они и проиграли битву при Ворскле, но ведь не зря говорится: битье учит.
— Может, и так, — согласился дервиш, — но Тамерлану не терпится отыскать виновного здесь. Он в неистовстве и ищет жертву. Больше всего в роли жертвы он хотел бы видеть тебя, государь.
— Меня? — неподдельно удивился василевс.
— Конечно. Всякому ясно, как тяготит тебя союз с Тамерланом. А после злосчастного случая в Смирне… К тому же русы — ваши единоверцы. — Хасан Галаади на мгновение замолчал. — Да и кому лучше тебя известны пути, по которым легионы империи ходили в походы на диких горцев Кавказа?
— Но я там никогда не был!
— Тимуру нет до этого дела. Ему нужен виновный. И это не может быть кто-либо из его приближенных или какой-то незаметный писарь, скопировавший и переславший
— То есть я, — окончательно мрачнея, предположил василевс.
— Увы. То, чего Тамерлан не смог сделать руками фанатика-убийцы, он готов доверить палачу. Твоя смерть послужит достойным назиданием будущему василевсу.
— Значит, я должен бежать?
— Если тебе это удастся и ты сможешь добраться до христианских земель, тебя ждет не менее печальная участь. Вряд ли христианские владыки простят неотомщенную смерть рыцарей, сдавшихся на твое слово чести.
— Да, это правда, — понурил голову василевс.
— Но даже если кто-то из властителей пожелает держать тебя при себе, все, на что ты можешь рассчитывать, — участь нищего приживалы, кормящегося от щедрот с чужого стола.
Лицо Мануила стало суровым.
— И снова правда. Прости, благородный Хасан Галаади. Это была минутная слабость. Я опечален, что ты стал ее свидетелем, и благодарю Господа, что никто иной не видел ее. Блаженной памяти императрица Феодора говорила: «Порфира — отличный саван». Я должен остаться и дать бой.
— Это слова императора. Великого императора. Увы, рожденного в несчастное для страны время.
— У меня есть два пути. Выступить в открытой схватке и пасть, как надлежит воину. Если же Тамерлан не намерен умертвить меня немедленно, а желает устроить спектакль с моим разоблачением, осуждением и казнью — есть шанс, а там — будь что будет.
Он хочет выступить в поход на Венецию. Я помогу ему в этом. И пусть проливы между островами Эгейского моря станут для него тем же, чем для его сына ущелья Кавказских гор.
Он не верит мне. Тем лучше. Я предложу ему план морского похода на Венецию. Этот план вынашивали лучшие стратеги империи не один десяток лет, да все не было сил его осуществить. Но раз Тамерлан считает меня изменником, он его непременно отвергнет и начнет придумывать свой вариант похода. Вряд ли ему удастся изобрести нечто такое, до чего прежде не додумались ромейские стратеги.
— Тамерлан — великий полководец, — с сомнением покачал головой Хасан.
— Но у него нет опыта наварха. Он не знает мест, где придется воевать. На море невозможно использовать его победоносные тумены.
— А если он вдруг поверит и примет твой план?
— Вряд ли. — Пальцы императора впились в золотую фибулу плаща. — В любом случае необходимо связаться с венецианцами, и дай Бог, чтобы они нам поверили.
Французский граф с английским переглядывались через стол, молча внимая словам хлебосольного посланца Витовта.
— Вот, отведайте жареные морские гребешки, — заботливо увещевал тот. — Они, конечно, значительно меньше, чем из открытого моря, но, поверьте мне, гребешки из залива куда приятнее на вкус. Если вы хотите настоящее сладкое мясо, вам нужны только гребешки из залива. Я бы рекомендовал к нему эльзасское вино. «Сенсер», пожалуй, чересчур аскетичен. Можно попробовать «Марсель дес Энгельгартен». Кислинка в нем замечательно оттенит вкус морских гребешков.
— Эх, жаль, что тебя сейчас не может слышать наш самый кардинальный из всех кардиналов, — проговорил Лис, пытаясь сдержать обильное слюноотделение.