Башня из слоновой кости
Шрифт:
– И все же это не было бы возвращением в полном смысле слова, – сказал Гвидо. – Мы уже не встретим на Земле ни одного человека из тех, кого прежде знали.
– Но это все же возвращение к Земле, – возразил ван Стейн. – А это уже немало. Мы сможем снова возобновить наши исследования и продолжать двигаться по пути технического прогресса. К тому же мы вернемся туда не с пустыми руками. Мне и моим коллегам удалось сделать кое-какие наблюдения, которые представляют определенную ценность. А если добавить к этому еще и записи автоматов…
– Для нас это не имеет такого значения, как для вас, – сказал
Гвидо взглянул ему в лицо.
– Мы организуем новую, – прошептал он.
– Стоит ли сейчас спорить? – перебил их ван Стейн. – Вспомните о нашем соглашении! Вы дали нам слово.
– Мы могли бы основать новую партию, – повторил Гвидо, на сей раз громко и торжествующе, обращаясь ко всем. – Если хотите знать мое мнение, то я за возвращение к Земле!
Как только он произнес эти слова вслух, у всех словно гора с плеч свалилась, кто-то с облегчением рассмеялся, остальные заговорили наперебой.
Однако физик по-прежнему не отрывал взгляда от приборов, наконец. Услыхав за спиной шум, он обернулся и попросил:
– Подождите! Кое-что еще может нам помешать!
Заинтригованные, все окружили его и тоже стали внимательно следить за стрелками приборов, язык которых они не так хорошо понимали, как он. Судьба их сейчас была в руках этого человека.
– Что ты подразумеваешь под словом «помешать»? – спросил ван Стейн.
Доктор Дранат отодвинулся вместе со стулом в сторону, чтобы остальные могли видеть небесную карту. На матовом стекле возникла четкая проекция расположения звезд, зафиксированная в накопителе центрального компьютера, точно рассчитываемая с переводным коэффициентом, чтобы учитывалось изменение их местоположения.
– Перед вами звездная карта, составленная в соответствии с расчетами, там, на экранах, вы видите их настоящие позиции. Вам ничто не бросается в глаза?
Они не совпадают, – констатировал Мортимер.
– Находящиеся вблизи от траектории нашего движения звездные системы сместились. – Ван Стейн подошел к скоростному вычислителю и снял несколько цифр. – Сместились на шестьдесят… шестьдесят пять градусов… Или чуть больше.
– И какой же вывод отсюда следует? – спросил Гвидо, недоверчиво следивший за ученым.
– Пока ничего не могу сказать… – пробормотал физик. – … в крайнем случае… но тогда надо было бы… Впрочем, посмотрим…
Он совместил две масштабные линейки, настроил автоматические часы. И вдруг крикнул:
– Какое ускорение у нас сейчас?
– Одно g, – быстро ответил инженер.
– Двенадцать g! – ответил доктор Дранат, вскочивший с места. – Двенадцать g, и оно еще будет нарастать.
– Но почему мы ничего не ощущаем? – воскликнул побледневший Мортимер, словно заразившись волнением остальных. – Мы падаем – чем же еще это можно объяснить? – заволновался он.
Деррек кинулся к таблицам.
– Под нами должно быть огромное скопление массы! Ван Стейн, напряженно всматривавшийся в экран, резко повернул ручки настройки – черная дыра впереди по траектории движения становилась все больше, но распознать, что находится там, внутри, было невозможно.
– Мы влетаем в жесточайшее гамма-излучение, – крикнул инженер, – преобразователь изображений
Мортимер схватился за лацкан пиджака ван Стейна.
– Что еще можно сделать?
– Обратное ускорение! – воскликнул ван Стейн. – В этом единственное наше спасение!
Гвидо подошел к микрофону.
– Тревога! Всем лечь на койки. Через две минуты начинаем ускорение.
Повторяю…
Спустя пять минут все они лежали в защитных углублениях своих постелей, замершие, надежно укрытые, тесно связанные друг с другом коммуникационной системой и единым страхом перед неизвестностью. Ракета повернулась – кормой к цели. Ван Стейн мысленным импульсом снял торможение, и сила тяги мгновенно выросла до установленной величины. Треск прошел по кораблю, волны скоростного напора побежали от кормы к носовой части, обшивка корабля цвета слоновой кости пучилась, одни предметы силой тяжести придавило к полу, другие рассыпались, подобно сооружениям из спичек. Стрелки приближались к красным отметкам, зазвучали предупредительные сигналы, только они регистрировали сейчас процессы в мозгу спящих – серии волн, смодулированные по образцам, означавшим наивысшую нагрузку.
Крик ужаса пронесся по кораблю:
– Тяги не хватает – мы падаем! Ускорение всего сорок восемь g!
– Отключить первый предохранитель! Увеличить поток энергии!
Повисла зловещая тишина, затем снова раздался отчаянный крик:
– Слишком мало! Восемьдесят g! Мы падаем!
– Второй предохранитель отключить! Уровень потока энергии поднять до отметки безопасности!
Прошло еще несколько минут, и крик отчаянья уничтожил последнюю надежду:
– Мы опрокидываемся! Наша тяга уже не действует! В любой момент мы можем столкнуться. Сто сорок g!
– Дальнейшее ускорение опасно для жизни!
– Надо попытаться!
– Поток энергии на максимальный уровень! Коэффициент аннигиляции – сто!
Поток ионов разбивался о силовые поля автоматической навигации, пробивал стены из электрических и магнитных сил. Ракета выбрасывала сноп темно-пурпурных лучей. Металлический каркас накалился. Стенки корабля вибрировали, точно кожа барабана, в лабораториях с глухим звоном взрывались стеклянные сосуды. Но все это было ничто в сравнении с той мощью, которая считается самой незначительной среди элементарных сил, – с гравитацией.
Выброшенные против направления падения заряды сгорали безрезультатно. Сила тяжести увлекала их. Они падали, так же как и корабль, – неудержимо и тяжело.
Ужас объял людей, следивших из своих убежищ за этой игрой противоборствующих сил. Истерический крик оглушил беспомощных землян:
– На помощь, мы становимся бесплотными, мы превращаемся в излучение!
Неожиданно стрелки прыгнули к нулям. Рев оборвался. Стало невыносимо тихо. И тогда начался флаттер – корабль трясло, он раскачивался, точно на качелях… Время от времени он возвращался в прежнее положение… но амплитуда раскачиваний быстро увеличивалась… он поворачивался… наконец совсем перевернулся, один раз, второй, все быстрее и быстрее… его вертело, как лист на ветру. Световые риски индикатора ориентации бешено плясали, ртутный столбик измерителя гравитации подскакивал, стрелки ускорения качались между минусом и плюсом, подходя все ближе к красной черте.