Башня континуума
Шрифт:
— Проникновение и ликвидация…
Первое слово звучало заманчиво, но вот второе — настораживало. Что ей могло сниться? Его отрезанная голова на серебряном блюде?
— Шарлотта…
Его шепот разбудил Шарлотту, и она села, да так резко, что едва не ударила его макушкой по подбородку.
— Что? Что такое?
— Успокойтесь, моя радость. Это всего лишь я. Собирайтесь, наконец, поедем домой.
— Но… дома сейчас тоже нет света…
Кит поцеловал ее в сочный, сладкий, как мед, рот.
— Ничего. Мы с вами оба знаем, что некоторыми вещами лучше заниматься
Что до Гордона, то ему настоятельно требовалось восстановить душевное равновесие, радикально подорванное событиями в столичной Мэрии, и оттого остаток дня, уединившись в зимнем саду, он посвятил медитации, пению мантр и асанам [15] . Потратив на эти занятия пять часов, к половине двенадцатого ночи он полностью вымотался. Упражнения, которыми он уже третий месяц немилосердно истязал себя, требовали предельной концентрации, ясности ума и поистине выдающейся физической формы. То было замысловатое сочетание йоги высших степеней и мистических духовных практик народов, которые, как заверял Гордона мистер Чамберс, обитали на Земле за сотни миллионов лет до мифических атлантов.
15
Асаны — упражнения йоги.
— Тогда наша Праматерь Гея была Иной, — вещал Чамберс напыщенно, — и вместе с Первыми Людьми ее населяли Огнедышащие Драконы.
— Допотопные динозавры? — вопрошал Гордон наивно.
Астролог хмурился. Ему не нравилось, когда любопытный подопечный задает вопросы, пусть и столь невинного рода.
— Герр Джерсей, я потратил уйму времени, специально подбирая для вас эти упражнения. Ваша первостепенная задача — достичь состояния, когда не только ваш бессмертный дух, но и бренное тело смогут избавиться от оков материального мира. Тогда — и лишь тогда — вы сможете войти в обитель Просветленного, и встретиться с ним лицом к лицу.
Честное слово, когда Чамберс говорил все это, таинственно подвывая и роняя голос до зловещего шепота, встреча с Просветленным уже не казалась Гордону столь увлекательной затеей.
— Что произойдет, когда я встречусь с Просветленным? А?
— Вы обретете богоподобие.
— Здорово…
— Разве вы не этого всегда хотели?
Гордон уже не испытывал прежней уверенности по поводу своих желаний.
— Вы упомянули обитель… где она находится.
— Нигде.
— То есть.
— Обитель Просветленного лежит в самой сердцевине Великого Ничто, герр Джерсей. Как я могу описать Ничто? Это… отсутствие Всего!
Что бы там окружающие не воображали по поводу умственных способностей Гордона, он был вовсе неглуп и скоро сообразил, что злой колдун выражается отнюдь не фигурально. То есть, Великое Ничто, невзирая на свое поэтическое название, являлось вполне определенным местом где-то во Вселенной. Что куда важней, в Великом Ничто находилось что-то, причем невероятно важное и драгоценное. То, что Чамберс желал заполучить любой ценой. Он… или его хозяева, люди, которые дергали
Увы, настоящих доказательств своим предположениям у Гордона не имелось, лишь туманные подозрения и догадки. Следовало хорошенько разобраться, например, врезав Чамберсу разок-другой по маслянистой физиономии. Или выписать ордер на его арест. Но всякий раз, когда на Гордона находило желание разобраться, Чамберс впивался в его лицо черными, как мрак, глазами, и Гордон будто проваливался в затхлую тьму, где рассудок его рассыпался на части. Долгое время потом он был тих и послушен, будто голем.
Но и бездушный голем восстал против чернокнижника, породившего его на свет из липкого кома глины. Так и Гордон внутри пылал дикой злобой.
— Ничего, я узнаю, кто они и что им от меня нужно, и тогда они у меня попляшут. И, если в этом Ничто таится что-то настолько ценное, то оно может понадобиться и мне… кто знает!
В очередной раз успокоив себя подобным образом, Гордон пошел передохнуть и устроился в гостиной с чашкой травяного чая. Едва он сделал глоток, как за спиной материализовалась жена.
— Пупсик…
С перепугу он расплескал половину содержимого чашки на рубашку и брюки.
— Чего ты крадешься? Ты меня напугала до смерти!
— Я вовсе не хотела пугать тебя, правда. Все это твои расшатанные нервы.
Гордон потянулся за салфеткой, чтобы промокнуть пятна чая.
— Давно ты вернулась?
— Уже часа три тому назад. Прогулялась по магазинам, прикупила кое-чего.
— А почему не зашла поздороваться?
— Ну, ты ведь был в зимнем саду, медитировал. Я знаю, ты терпеть не можешь, когда тебя отрывают от твоих упражнений. Ты ведь уже закончил на сегодня?
— Да.
Виктория подсела к мужу на диван и взяла за руку. Какое-то время они просто сидели, держась за руки, будто парочка примерных школьников на первом свидании. Это было странно. Хотя и мило. Но все же очень странно.
— Гордон, когда я увидела в новостях, что творилось сегодня в мэрии, я подумала, что тебя убили!
— Как видишь, не убили. Надеюсь, ты рада. Хоть немного.
— Я рада… правда, рада… честно. До чего утомительно было бы начинать все сначала…
— То есть, повстречаться с кем-то пару дней и выскочить за него замуж?
Она засияла, как солнышко.
— Вот видишь, ты и сам все понимаешь.
— Значит, Виктория, ты не слишком расстроишься, когда узнаешь, что я выбросил на помойку скрипку. Вместе со смычком…
— И канифолью?
— Да.
Гордон понял, что ему никогда не постичь бездн ее женской души. Виктория ничуть не расстроилась. Она и впрямь была рада. И тому, что он жив. И тому, что он избавился от скрипки. И канифоли. На радостях она крепко обняла его и поцеловала. И еще раз поцеловала. Прямо в губы.