Башня Зеленого Ангела. Том 2
Шрифт:
– Нет, точно так же, – парировала Мириамель. – Мы просто ели с чистыми руками. – И она бросила выразительный взгляд на его перепачканные в пепле руки.
Саймон расхохотался:
– Ага! Значит, разница между поваренком и принцессой заключается в чистоте рук. Я должен тебя разочаровать, Мириамель, после того как я половину дня проводил с руками по локоть в мыле, мои руки были очень чистыми.
Она насмешливо на него посмотрела:
– Значит, между нами нет никакой разницы?
– Я не знаю. – Внезапно Саймону стало не по себе, он понял, что ступил на тонкий лед. – Я не знаю, Мириамель.
Она почувствовала, как что-то изменилось, и замолчала.
Вокруг музыкально стрекотали насекомые, а темные деревья склонялись над ними, словно пытались подслушать их разговор. Как странно снова оказаться в лесу, – подумал Саймон. Он успел привыкнуть к огромным пространствам, которые открывались с вершины Сесуад’ры, а также бесконечным
– Я иду спать, – неожиданно заявила Мириамель.
Она встала и направилась к тому месту, где приготовила себе постель, и Саймон обратил внимание на то, что она постаралась устроиться подальше от него.
– Как хочешь. – Он не понимал, рассердилась она на него снова или нет. У него часто возникало такое ощущение, когда они обсуждали всякие мелочи. О серьезных вещах говорить было еще сложнее, такие темы смущали… и пугали. – А я еще немного посижу у костра.
Мириамель завернулась в плащ и легла. Саймон смотрел на нее сквозь пламя костра. Одна из лошадей негромко заржала.
– Мириамель?
– Что?
– Я говорил серьезно в ту ночь, когда мы сбежали. Я буду твоим защитником, даже если ты не расскажешь мне, от чего тебя следует защищать.
– Я знаю, Саймон. И спасибо тебе.
Снова наступила тишина. Через некоторое время он услышал тихую мелодию – Мириамель что-то напевала.
– Что это за песня? – спросил Саймон.
Она зашевелилась и повернулась к нему:
– Что?
– Что ты пела?
Мириамель улыбнулась:
– Я не заметила, что стала ее напевать. Она весь вечер звучала у меня в голове. Ее пела мне мать, когда я была совсем маленькой. Я думаю, это песня эрнистирийцев, которая дошла от моей бабушки, но слова почему-то на вестерлинге.
Саймон встал и подошел к своей постели.
– Ты мне споешь? – спросил он.
Мириамель колебалась:
– Даже не знаю. Я устала, и у меня нет уверенности, что я помню все слова. К тому же это печальная песня.
Он лег и накрылся плащом, внезапно почувствовав, что дрожит. Ночь обещала быть холодной, и ветер шуршал в листве.
– Пусть ты и спутаешь какие-то слова. Мне было бы приятно тебя послушать.
– Хорошо, я попытаюсь. – Мириамель немного подумала и запела.
У нее был немного хриплый, но приятный голос.
– В Катин-Дэйре жила девушка, – начала она. Хотя Мириамель пела негромко, медленная мелодия заполнила всю темную лесную поляну.
В Катин-Дэйре, возле Серебряного моря,Самая прекрасная девушка на свете.И я любил ее, а она любила меня.У Серебряного моря дует холодный ветер,Растет высокая трава и всюду лежат древние камни.Там покупаются сердца, а любовь продается.Снова и снова звучит одна и та же историяВ жестоком Катин-Дэйре.Мы встретились, когда осенняя луна сияла в небеВ Катин-Дэйре, у Серебряного моря,В серебряном платье и золотых туфелькахОна танцевала и дарила мне улыбку.Когда зимний лед лег на крышиВ Катин-Дэйре, у Серебряного моря,Мы пели у зажженного камина.Она улыбалась и дарила мне свои губы.У Серебряного моря дует холодный ветер,Растет высокая трава и всюду лежат древние камни.Там покупаются сердца, а любовь продается,Снова и снова звучит одна и та же историяВ жестоком Катин-Дэйре.Когда– Какая красивая песня, – сказал Саймон, когда Мириамель закончила петь. – Печальная. – Навязчивый мотив все еще звучал у него в голове, и теперь он понимал, почему Мириамель напевала его, сама того не замечая.
– Моя мать пела ее в саду, в Мермунде. Она всегда что-то пела. Все говорили, что у нее необыкновенно красивый голос.
Некоторое время они молчали. Саймон и Мириамель лежали, завернувшись в плащи, и каждый лелеял свои тайные мысли.
– Я совсем не знал своей матери, – наконец сказал Саймон. – Она умерла при моем рождении. Да и отца я никогда не видел.
– Я тоже.
К тому моменту, когда странность этих слов проникла в сознание Саймона, Мириамель повернулась спиной к огню – и к нему. Он хотел спросить, что она имела в виду, но почувствовал, что она больше не хотела разговаривать.
И он просто смотрел на догоравший костер, который мерцал в темноте.
29. Окна, подобные глазам
Бараны стояли так близко друг к другу, что между ними едва удавалось пройти. Бинабик пел тихую, успокаивающую пастушескую песню, пробираясь через покрытые шерстью препятствия.
– Сискви, – позвал он. – Мне нужно с тобой поговорить.
Она сидела, скрестив ноги, заново завязывая узлы упряжи своего барана. Вокруг нее несколько других троллей заканчивали последние дела, готовясь к началу путешествия – отряд принца выступал в Наббан.
– Я здесь, – сказала она.
Бинабик огляделся по сторонам.
– Ты не могла бы пойти со мной туда, где поспокойнее? – спросил он.
Она кивнула и положила упряжь на землю:
– Хорошо.
Они пробрались через стадо баранов и поднялись на холм. Когда они уселись на траву, перед ними раскинулся лагерь, где кипела работа. Палатки начали складывать еще утром, и сейчас от маленького городка осталась лишь двигавшаяся масса людей и животных.
– Ты нервничаешь, – неожиданно сказала Сискви. – Расскажи мне, что тебя тревожит, любимый, – хотя мы уже видели немало печальных событий в последние дни, способных сделать людей печальными на долгое время.
Бинабик вздохнул и кивнул.
– Ты права, – ответил он. – Гибель Джелой – суровый удар, и дело не только в ее мудрости. Я скучаю по ней, Сискви. Мы никогда не увидим подобной ей женщины.
– Но это не все, – мягко сказала Сискви. – Я слишком хорошо тебя знаю, Бинбиникгабеник. Ты встревожен из-за Саймона и принцессы?